Блю из Уайт-сити

— Помнишь, ты переспал с Рут? Она мне сразу все рассказала. Из-за этого мы и расстались. Не она меня бросила. Я ее бросил. Я не мог этого пережить. Фрэнки, ты не поверишь. Я доверял тебе. А ты так со мной поступил.

Чувствую, как угрызения совести комком сжались у меня в желудке, я ощущаю их как язвенную резь. И не знаю, что сказать. Ложь хороша и безобидна, пока тебя не поймали. В противном случае она оборачивается злобным, мстительным монстром.

А из интеркома опять доносится бестелесный голос Ноджа:

— Думаю, ты не совсем понимаешь… Меня задело не то, что ты переспал с Рут. Мы с Рут были всего лишь друзьями, хотя она и претендовала на большее. И я не могу ее в этом винить. С сексом у нас не складывалось. Мне очень нравилась ее зрелость. Ее… уверенность. А я всегда был не уверен в себе, Фрэнки.

Я начинаю моргать. В глаз попала кровь. Найдя, наконец, микрофон, говорю прямо в него, тихим, извиняющимся голосом:

— А мне казалось, что ты… из всех нас… казалось, ты всегда все знаешь, и мне хотелось быть таким…

Кажется, микрофон отключен, потому что Нодж, не прерываясь, продолжает:

— Меня разозлило то, что Рут переспала с тобой. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Фрэнки?

Смотрю в зеркальце. В первый раз за это время карие глаза глядят прямо на меня. Я выдерживаю взгляд Ноджа. Потом в растерянности отрицательно качаю головой.

— Я не Рут ревновал. Я тебя ревновал. Я ведь хотел… быть тебе больше, чем другом, с той самой ночи у тебя дома. Помнишь? После «Утренней славы».

Огромный грузовик с прицепом оглушительно сигналит, затем проезжает мимо. Нодж повторяет с отчаянием в голосе:

— Помнишь? Скажи, что ты не забыл, Фрэнки.

До меня начинает доходить смысл его слов. Ранка на лбу сильно саднит. На груди пятнышко от крови. Нодж смотрит на меня с мольбой и отчаянием.

— Помню, — шепчу я губами.

Нодж кивает.

— В этом все дело. Ты думаешь, что мы были близки. Так и есть. Но я был ближе, чем ты думаешь.

Мы едем вдоль Грейт-Портланд-стрит и попадаем в небольшую пробку перед светофором. Остановка все меняет, это похоже на вынужденный интим, когда ты с кем-то застрял в лифте.

— Но я знаю, что для тебя та ночь значила гораздо меньше, чем для меня. Ведь так, Фрэнки? Я прав?

Он практически повернулся ко мне. С трудом выдерживаю взгляд этих глаз, в которых умирает надежда. И вдруг понимаю, что она жила в них всегда. Стараюсь окружить себя непроницаемым панцирем и отвечаю твердо и решительно:

— Нет, Нодж. Для меня та ночь ничего не значила. Я все помню, но для меня она ничего не значила… Я не такой. Это здорово, конечно… Но не для меня. Для меня это просто детская игра. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Нодж утвердительно кивает. Я снова встречаюсь с ним глазами. Но в них нет уже прежнего огонька. Они плоские, без глубины. Я смотрю в окно и понимаю, что мы на Тоттенхэм-Корт-роуд. Нодж резко тормозит, внутрь врывается рев машин.

— Приехали. С тебя девять пятьдесят, — говорит он.

Я не двигаюсь с места. Нодж тоже. Потом он поворачивается, и раздается щелчок. Разделяющее нас стекло опускается. Из рамы на меня смотрит круглое лицо Ноджа: выглядит оно неожиданно старым. Нодж не сводит с меня глаз, словно изучает, а потом расплывается в доброй, широкой улыбке, которую я так хорошо помню еще со школьных времен; мне казалось, он утратил ее навсегда.

— Надеюсь, мы остались друзьями, Фрэнки? — тихо спрашивает он.

Я улыбаюсь в ответ и тянусь к ручке двери.

— Конечно, Джон.

Выбравшись из такси, останавливаюсь у открытого переднего окна. Нодж протягивает мне руку, и я сжимаю ее сначала одной, а потом обеими руками. Похоже, мы довольно надолго так застыли. Наконец Нодж резко отстраняется и вцепляется в руль. Я машинально полез за бумажником.

— За мой счет, — остановил меня Нодж.

Без интеркома его голос кажется совсем другим — ярче, насыщеннее, полнее. Теперь я слышу настоящего, живого Ноджа — в первый раз.

— Спасибо, — говорю я.

Долгая пауза.

— Ты пойдешь на матч в субботу? — спрашивает он.

— Еще не знаю.

Тру родимое пятно, обвожу его пальцем по контуру.

— У меня есть лишний билет, так что, если надумаешь…

Я улыбаюсь.

— Отлично. «Рейнджерс» — супер, а?

— Ага. Супер.

Рядом с нами остановился цементовоз, и образовалась пробка. Получилось, что такси Ноджа заблокировало движение. Сзади послышались громкие сигналы. Нодж высунулся из окна и прокричал:

— Ради бога, успокойтесь! Сейчас уеду, — затем снова повернулся ко мне и включил зеленый огонек. — Береги себя, Фрэнки.

— И ты, Джон, береги себя.

Нодж вливается в практически неподвижный поток, огонек такси мерцает в полумраке сумрачного дня.

Глава двадцатая Новая забава Фрэнки: 14 августа 1999 года

Я сижу в одиночестве, голый, на своей кровати. Семь утра. Смотрю на тыльную сторону ладони. Голубые вены похожи на неподвижных змей, затаившихся под кожей. Хитросплетение морщинок и узелков.