Блики, или Приложение к основному

И я – иду по городу, трезвый, как стекло, смотрю – никуда, ни на кого, глаза имею, дак открыты – иду, ими, глазами, лупаю – и удивлён вдруг будто очень, от порога будто и не выследил, а так: нечаянно как будто, будто никак не ожидал – внезапно… есть тут, в Елисейске, женщина – увидел её как-то – может, и не из местных – и лет таких же вроде, наших – пальто на ней точно такое же надето было, какое было у тебя, – мы с тобой его в универмаге покупали, – с воротником собольим, серо-голубое, и чуть – в походке – земли, как ты, как будто не касаясь… как летом тень от жиденького облака – легко так… похоже… но не подумай ни за что – лишь издали… так что – маленько бы – и помер, сердце зашлось, под лёд как будто с пылу провалился, благо, забор поблизости – как вырос – опёрся на него, то уж и ноги подломились… и я – речь-то о чём – глазам своим не верю – ну дак ещё бы! – хоть и каждый шаг твой, каждый вздох, и – родинку… не знаю!.. так давно, так долго: год за тысячу словно… Господи!.. Господи, Ты не забыл, что есть такой – иду вот… или – а может, это Ты: идти иду вот, но не падаю?.. если вспомнить про то, как соскучился… по вечерам – дак и особенно… но и под утро – как собака – ночь проскулишь, и свет потом не в радость… плохо… а плохо-то… а пло-охо!.. и никому не скажешь – как в гробу… стены – те слушают, но тем – как камню – дела нет никакого до меня… А уж приблизившись и дух переведя: ох, дескать, ты?!. ого!.. ну, мол, и как жива-здорова? – чтобы услышать только: «Я?.. Ничего. А ты?» – и уж услышу если, то нагляжусь под ресницы сплошные в зелёное, рассказ намеренно затягивая – я, мол:

Поезд «Нюренгри – Новосибирск». На нём доехал до Исленьска. Сам всю дорогу в тамбуре пропялился в оконце, место какой-то бабке уступил, всё и качавшей головой, обмотанной толстой пуховой шалью, всё и тростившей: ла-илаха-ва-мухамадун-расу-лу-лахи, – даже запомнил. Стоял, курил, тогда уже не торопился: начал обдумывать – был занят. До Елисейска – «Метеор»… Ты как-то на таком в Исленьск – в больницу – ездила… с тем – имени его никак не вспомню…

Остановился. Смотрит себе под ноги. На ноги ли. Налипла на сапоги вместе с глиной трава прошлогодняя – сапоги ею косматятся. Не сбивает – толку-то – опять налипнет.

Пошёл. Идёт.

Часов четырнадцать на нём – как по цене, так и по времени – почти то же самое, что и на поезде, но зато нет там этих… стыков… занудно, муторно и… что, о чём, и выразить непросто… ну, словом, если вошёл ты в вагон, сел на своё место, поезд дёрнулся, залязгал и начал набирать скорость, а ты на остающееся за вагонным окном глянул и, кем-то подначенный будто, сморозил глупость – произнёс – вслух, про себя ли – такое в тот момент: мол, я поеду и убью, – то ничего другого после и не жди, ничего другого за весь путь, каким бы долгим он ни оказался, колёса поезда тебе не скажут, как ни перечь, как ни противься им, одно заладят: дескать, поедешь и убьёшь, – а вот поэтому и лучше: не гадай без толку, от кого он исходит, согласись с советом тихим, явно слышишь который во время стоянок, или как я – когда торчал за вермутом в буфете, и смени транспорт, ногами ли ступай, проветрись, остуди голову, чтобы не сделаться до сроку одержимым, чтобы – потом, когда всё обмозгуешь досконально, и каждый шаг, как я сейчас, только тогда, – вот мнение моё… А там…

С ветки на ветку юрко перескакивая, перелетая низко с дерева на дерево, преследуют давно уже его две ронжи. Утомили, намозолили глаза.

А там, на этом «Метеоре», во-первых, волны долбят вразнобой – мысли дробятся – в целое их не собрать, как ни старайся, а если и соберёшь, так тут топляк внезапно саданётся под водой о корпус судна – и все твои, как ты бы ни твердил, ни повторял на тысячу ладов их, «поеду-да» и «да-убью» переиначатся на «н-не-е» – и: не убьёшь, и: просто не поедешь… А во-вторых, что, может, тоже что-нибудь да значит: поездом в ночь, а по Ислени – днём до Елисейска, а день есть день – трезвит немного… чтобы не так уж: голову-то не сломя… Так вот, а с пристани когда сошёл, воздух втянул в себя и говорю на выдохе: «Ну, слава Богу, вроде бы добрался», – сказал и вижу: как он стоял, так и стоит – про Елисейск я, – в нём ничего не изменилось… деревья разве подросли, тополь – тот в росте скор, проворен, как сорняк, – на нём заметно; машин прибавилось, а от машин на улицах – и пыли… ещё и сушь – чуть только ветерок – клубом взметается… и вроде – лозунгов – тех будто больше, что ли, стало… как-то заплатистей, пестрее… или отвык, дак показалось, хотя и там… но там внимания не обращаешь – как на себя… или – на робу… да вот ещё, было забыл, а ты, наверное, ещё и не слыхала: над перекрёстком Баумана и Иоффе теперь сигналит светофор, так что… не знаю… красный – туда-сюда ещё, зелёный – тоже вроде ладно, а жёлтый вот… что-то двоякое – как и со мной уже давненько… Я не люблю его, наш город, – но тут не так, наверное… тут как-то по-другому: я чаще не люблю его, чем… даже и не знаю… А без тебя и вовсе – пуст он, как иногда душа моя, когда она что есть, что её нет… вот и сейчас… пока не выпил…