Блик

– Вынужден признать, меня не так-то легко удивить, – задумчиво произносит он, потирая спрятанную золотую ткань. – Но это меня поражает.

Рот проводит кончиками пальцев по своенравным перьям на манжетах и капюшоне, которые я ненароком позолотила. Стоило невероятных усилий остановить золото, но по крайней мере мне это сделать удалось. Хотя какой из этого толк, если я только что швырнула королю свою тайну прямо в лицо?

Взгляд Ревингера снова скользит по комнате, словно он видит ее в новом свете, и останавливается на статуе женщины за моей спиной.

– Мидас гораздо изворотливее, чем я предполагал. И ты тоже.

Звучит так, словно это его радостно взволновало.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я и крадусь к двери. Мне плевать, если его сила уничтожит меня в два счета: я все равно попытаюсь сбежать.

Он ухмыляется мне, стоя в тени, когда я делаю шаг в сторону. Может издеваться надо мной сколько хочет, но я ни за что не повернусь к нему спиной.

– Вот в чем вопрос, да? – спрашивает он, и его голос…

Он переводит взгляд на мои своенравные ленты и осматривает их мятые, уставшие длины. От одного взгляда они трепещут робкой дрожью, которую я чувствую кожей спины.

– Теперь все встало на свои места. Почему он держит тебя. Почему твоя кожа – истинное золото. Почему ты застряла с ним, – Ревингер смотрит на сломанную дверь клетки, валяющуюся на полу. – Но возможно… застряла не так, как можно было бы подумать.

Вдруг его сила снова становится удушающей, словно тянется невидимыми щупальцами и пытается вцепиться в меня, пытается прочувствовать, что во мне скрывается. У меня на лбу выступает испарина, внутри все переворачивается, я делаю еще два шага по направлению к двери.

Если я только смогу туда добраться. Если только смогу проскользнуть…

От очередной волны тошноты я чуть не поскальзываюсь.

– Хватит, – выдыхаю я, чувствуя, что еще секунда – и меня стошнит на пол.

Внезапно его сила отступает, а темные линии на его лице расползаются подобно вырвавшимся на волю рекам, поднимаются к точеным скулам.

– Наверное, тебе стоит к этому привыкнуть, – смотря на дрожащую в испарине меня, говорит он, в глубоком тембре его голоса слышны веселые нотки. – Не могу же я допустить, чтобы тебя тошнило всякий раз, как я вхожу в комнату.

– Почему? – в тревоге спрашиваю я и кошусь на его окутанную темнотой фигуру. Не знаю, что пугает сильнее: если бы он прятался в тени, как сейчас, или бы вышел на свет, чтобы я увидела его ясно.

– Какое-то время мы будем встречаться довольно часто.

По рукам пробегает холодок, и я замираю. Он выкрадет меня? Или воспользуется мной похлеще Мидаса?

– О чем ты? – спрашиваю я, голос надламывается от страха. Я делаю пару последних шагов к порогу, чувствуя прилив победы, когда пальцы обхватывают дверную раму. Держась спиной к спальне Мидаса, я смотрю на короля, на хищника, готового напасть в любой момент.

– О, Мидас тебе еще не рассказал? – спокойно спрашивает Ревингер, даже не шелохнувшись. – Мы заключили мир, а еще он устраивает праздник. Четвертое королевство пригласили остаться и присоединиться.

Внезапно в голове пролетает рой мыслей.

Я глотаю застрявший в горле ком надежды и откидываю с лица мокрые волосы.

– А твой главнокомандующий? Он останется? – выпаливаю я и тут же хочу дать себе затрещину за то, что выдала свой интерес.

Если войны не будет, если Рип остается…

Мне нужен союзник, если есть хотя бы маломальская вероятность сбежать.

Ревингер фыркает от смеха, и этот резкий звук царапает слух, как расколотая древесина прогнившего бревна.

– О, Золотая пташка, я же спрашивал, знаешь ли ты, кто я такой.

На миг я замираю, недоуменно хмуря брови, хотя сердце колотится, предостерегая бежать.

– Что?

Внезапно его сила снова вырывается вперед и сжимается, как кулак, стягиваясь петлей вокруг моего живота. Только на сей раз она иная – большая волна вместо течения.

Давясь, я глотаю воздух и сгибаюсь пополам, на коже тут же выступает холодная испарина. Я дышу через нос, стараясь подавить тошноту, стараясь не упасть.

Дрожащими руками сжимаю дверную раму, пытаясь удержаться на ногах. Мои уставшие ленты подрагивают, сворачиваются за спиной и ныряют под платье, словно желая укрыться от темной магии.

Горячей волной мной овладевает головокружение, и я прислоняюсь к стене, но не успеваю опустошить желудок, поскольку сила вдруг растворяется, как соль в море.

Тяжело дыша, я поднимаю взгляд, и на моих глазах тянущиеся по лицу Ревингера корни отступают.

Он идет ко мне, больше не прячась в тени.

Вены исчезают, его зеленые глаза закрываются, словно радужка впитывает всю эту черную, гнилостную силу.

Он дрожит всем телом, и я в потрясении округляю глаза, видя, как меняется, заостряется его лицо.

Я застываю на месте, не могу дышать и даже моргнуть, когда кости его тела сужаются, как лезвие клинка. Кончики ушей заостряются, а на точеных скулах появляется чешуя.

– Великие боги… – в моем голосе слышно искреннее изумление, которое сдерживает меня, душит грузом осознания.