Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

О доступности благодати, даруемой “верой для немногих”, говорит поэту полная жертвенной любви жизнь близких и знакомых ему людей, у которых он просит для себя “частицу христианского смирения”. В стихотворении “На кончину государя наследника Николая Александровича” он пишет о связях, которые “естества сильней” и единым “претерпевшего все” человека с “Той, Кто, освятив Собой страданья, стояла плача у креста…”. А.Н. Муравьев, автор книги “Путешествие ко святым местам”, являл для него пример того, на что способна “действенная вера и мысли неизменный строй”, в Е.С. Шеншиной он восхищается трудным подвигом “христианской вдовы”, а в М.К. Политковской – “торжествующей силой благоволения и любви”, преодолевающей “все страхи смерти” и служащей “уцелевшим звеном” связи с “великой тайною загробной” в пору “страшного раздвоения”. Поэт убежден, что счастлив тот, кому кошмарную годину “Всемилосердный Бог пошлет “сочувственную душу друга”, благодаря которому сердце вновь поверит в “правду и любовь”. И говоря о смерти Д.Н. Блудова, он вспоминает “великий день, новозаветный день” и верит, что “сам Спаситель отпустил с любовью послушного и верного раба”.

Целый ряд стихотворений Тютчева содержит элементы молитвы. Он взыскует “священной простоты Евангельского слова и напрямую обращается к Богу

О, Господи, дай жгучего страдания
И мертвенность души моей рассей

(“Есть и в моем страдальческом застое…”)

В стихотворении “Светлое Христово Воскресенье” он молится о своей младшей дочери:

О, дай болящей исцеленье,
Отрадой в душу ей полей,
Чтобы в Христово Воскресенье
Всецело жизнь воскресла в ней…

“спаси их, Господи, спаси”, взывает поэт о стенающих пловцах на разбитом и затерявшемся в густой мгле корабле, экипаж которого охвачен “ужасом диким”. Здесь налицо своеобразная обобщающая символика, относящаяся как к отдельному человеку, так и к Европе, России, всему современному человечеству и его вождям. Подобная же символика содержится и в другом стихотворении:

Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой,
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по знойной мостовой

(“Пошли, Господь, свою отраду…”)

В поэзии Тютчева также нередко встречается понятие “Божией правды”, которое противопоставляется им “науке фарисейской” и “двойной правде”, в сетях которой неизбежно запутывается предоставленный самому себе человек. В гуманистической казуистике, на самом деле, господствует безобразная смесь “бессильной правды, дерзкой лжи” и для чистой правды в “наш век” на площадях, в палатах, на престоле, нигде нет “приюта”. Более того, “все богохульные умы, все богомерзкие народы со дна воздвиглись царства тьмы во имя света и свободы!”

И целый мир, как опьяненный ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет, никогда так дерзко правду Божью
Людская кривды к бою не звала!..

(“Ужасный сон отяготел над нами…”)

К тому же сама “Божья правда” изнутри отравлена “тысячелетней ложью”.

Тем не менее, поэт убежден, что нельзя сразить “правду Божью”, созидавшуюся предками с благодатной помощью “надежды, веры и любви”, и что “эта вера в правду Бога уж в нашей не умрет груди”. Бесчисленным же фарисеям от религии и политики “не креститься правдой Бога” их лицемерная позиция двойных стандартов, и “Божьей правды праведная кара” рано или поздно свершается, несмотря ни на какие уловки. В частности, в стихах “На кончину Пушкина” поэт выражает уверенность, что “Высшею рукою” по справедливости все “Тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь”. К служителям “правды Божией” он относит, например, Я. Гуса, “бесстрашного свидетеля о Христе”, или Н.М. Карамзина, чья душа успешно сопротивлялась смешению правды и кривды и неудержимо отзывалась “на призывный Божий голос”.

И хотя Тютчев ощущает мощное давление позитивистского опыта и природных рамок проходящего бытия, он жаждет и надеется, что “есть мир лучший, мир духовный”, что “есть нескудеющая сила, есть и нетленная краса”. И не Весна, а Иисус Христос дает реальный духовный покой “страдальческой груди”, которую волнуют “страсти роковые”. Поэтому душа поэта готова “как Мария, к ногам Христа прильнуть. И при посылке дочери Анне Нового Завета он советует, когда “рассвирепеет жизни зло”, всей душой припадать к Евангелию. И вообще растление души и пустоту, что гложет ум и ноет в сердцах современных людей, может уврачевать лишь “риза читая Христа”. И здесь будет уместно вновь вспомнить решительный вывод Тютчева, что “нужно склонить колена перед Безумием Креста или все отрицать”.