Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

Отмеченная двойственность восприятия останется постоянной у раздосадованного и потрясенного Тургенева по отношению к Паскалю, которого он не раз вспоминал по всевозможным поводам. В рецензии на книгу С.Т. Аксакова “Записки ружейного охотника”, описывая устройство “пистонницы”, он заключает: “Это чрезвычайно удобно и очень просто, как яйцо Колумба, как Паскалева тачка”. Посылая составленную рецензию Н.А. Некрасову в декабре 1852 года, Тургенев пояснял: “Кстати, я в одном месте говорю о Паскалевой тачке – ты знаешь, что Паскаль изобрел эту, по-видимому, столь простую машину”. В декабре же 1877 года Тургенев, возмущенный интригами клерикалов и бонапартистов против республиканского большинства в Национальном собрании, писал из Парижа П.В. Анненкову: «Но до какой наглости лжи доходит партия, орудующая в Элизе?!! Традиции иезуитов и традиции империи слились в одно прекрасное целое. Можно им сказать, как некогда Pascal: “Mentiris impudentissime!” Но тот же Pascal потом целовал у иезуитов ручку».

Подчеркивая страстное стремление французского мыслителя к правде, русский писатель, тем не менее, обманывался относительно изменения его взглядов на разрушительный характер деятельности иезуитов. Паскаль никогда не смог бы оправдывать и уважать тех, кто в той или иной форме проводил в жизнь принцип “цель оправдывает средства”. Невнимание Тургенева к собственно религиозной и конфессиональной проблематике компенсировалось его обостренным восприятием размышлений Паскаля о положении человека в мире. В марте 1864 года он писал А.А. Фету: “Любезнейший Афанасий Афанасьевич, надобно непременно нам возобновить нашу переписку; и не потому, что мы имеем пропасть вещей сообщить друг другу – а просто потому, что не еле-дует двум приятелям жить в одно и то же время на земном шаре и не подавать друг другу хоть изредка руку. Вы только обратите внимание на следующий рисунок:

вечность а вечность…

Точка а представляет то кратчайшее мгновение – ce raccourci d’atome, как говорит Паскаль, – в течение которого мы живем, – еще мгновение – и положит нас навсегда немая глубина них – тзейн’а… Как же не воспользоваться этой точкой?”⁹ В вопросе автора письма заключен антипаскалевский, гедонистический выход из обрисованного положения, который был лишен не уничтожаемого со смертью смысла и потому неприемлем для самого Паскаля. Своеобразным союзником последнего и оппонентом Тургенева оказывается Л.Н. Толстой, когда сравнивает человеческий удел с висением над пропастью на дереве, корни которого подкапывают белая и черная мыши (день и ночь, время). И Толстой укоряет человека, не думающего о корнях и о дереве, готовом рухнуть в пропасть, вместо этого слизывающего мед с его листьев. Если обратиться к экземпляру “Мыслей”, принадлежавшему Тургеневу, то в нем выделены два рассуждения Паскаля: 1) “Существуют только две породы людей: одни – праведники, считающие себя грешниками; другие – грешники, мнящие себя праведниками”. 2) “Нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо ни в чем не знать нужды”. В упомянутом письме к Полине Виардо Тургенев приводит еще одно изречение Паскаля: “Человек обращает взоры ввысь, а стоит на песке: и земля уйдет из-под ног и он уйдет, глядя в небо”.

Отмеченные высказывания свидетельствуют о том, что Тургенева привлекает прежде всего взгляд Паскаля на изначальную двойственность и коренные противоречия в мире человека. С особой настойчивостью французский философ подчеркивал, как отмечалось ранее, неискоренимую двусоставность человеческого существования (неизбывное сращение в нем элементов величия и ничтожества), чтобы затем показать ее изначальный источник. По его наблюдению, люди словно забыли о своих онтологических слабостях, совсем не думают о них и тем самым оказываются как бы слепыми по отношению ко многим последствиям своих амбициозных планов и решений. Их несовершенство как полагал он, вполне очевидно и явственно проступает в суетливой и самозабвенной житейской активности, теряющей всякий смысл между “двумя бесконечностями”, при созерцании вечного бытия.