Блез Паскаль. Его жизнь, научная и философская деятельность

Что касается скептического отношения Паскаля ко всему стоящему вне предметов веры, оно в высшей степени замечательно как критика человеческого разума и всех человеческих дел. Все ему кажется суетным и ничтожным, все, кроме человеческой мысли, поскольку она является отражением божества. “Пусть, – говорит он, – человек созерцает природу во всем ее возвышенном и полном величии. Пусть он удалит свои взоры от окружающих его низких предметов, пусть взглянет на это ослепительное светило, поставленное как вечный светоч, для освещения вселенной; пусть земля представится ему точкой… Наш взор останавливается, но воображение идет далее. Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черточка на пышном лоне природы… Что такое человек в природе? Ничто по сравнению с бесконечным, все по сравнению с ничтожно-малым: среднее между ничем и всем”.

Иногда суждения Паскаля о человеческом ничтожестве блещут горьким юмором, напоминающим Шопенгауэра.

Все, чем люди наслаждаются, все, что составляет их гордость, будит честолюбие и ненасытные стремления – все это, говорит Паскаль, не более как плод нашего воображения. Без помощи удивительной способности к самообольщению и к одурачиванью других людей никакие богатства земли не доставили бы ни славы, ни видимого благополучия.

“Наши судьи, – говорит Паскаль, – отлично поняли этот секрет. Их красные мантии, их горностаи, палаты, в которых они судят, вся эта торжественная внешность была крайне необходима. Если бы у лекарей не было мантий и у докторов их четырехугольных колпаков, они не могли бы так дурачить людей, как они теперь это делают… Наши короли не надевают слишком пышных одежд, но за ними следует стража с алебардами; все эти трубы и барабаны, войска, окружающие их, – все это приводит в трепет даже храброго. Надо иметь слишком очищенный разум, чтобы считать таким же человеком, как все, великого падишаха, окруженного сорока тысячами янычар… Если бы врачи действительно умели лечить, они не нуждались бы в колпаках: величие науки было бы само по себе достойно уважения”.

Не менее скептически относится Паскаль ко всевозможным человеческим профессиям. “Случай, – говорит он, – делает людей каменщиками, воинами, кровельщиками. Военные говорят: только война настоящее дело, все штатские – бездельники… Привычка побеждает природу… Иногда, однако, природа берет верх, и вместо солдата или каменщика мы видим просто человека”.

Точно так же ничтожны и нелепы, по мнению Паскаля, все привычки, обычаи и прочие различия, создаваемые климатом, политическими границами, эпохой. В рассуждениях Паскаля по этому поводу мы уже видим предвестие философских учений XVIII века, он иногда говорит почти языком Руссо. “Вместо постоянного и прочного начала справедливости, – говорит Паскаль, – мы видим фантазии и капризы персов и немцев”. “Три градуса широты опрокидывают всю юриспруденцию, меридиан решает сущность истины; вступление Сатурна в созвездие Льва обозначает начало такого-то преступления. Хороша справедливость, ограниченная рекой! Истина по эту сторону Пиренеев, ложь – по ту сторону”.

Разбойник, прелюбодей, отцеубийца – все в свое время и в своем месте считались людьми добродетельными. Может ли быть что-либо нелепее того, что другой человек имеет право убить меня, потому что он живет по ту сторону реки и потому что его князь поссорился с моим, хотя у меня с ним самим нет никакой ссоры? Без сомнения, существуют естественные законы; но наш прекрасный извращенный разум испортил все. А между тем как бессилен этот разум! Не надо пушечного выстрела для того, чтобы прервать ход наших мыслей, достаточно шума точильного колеса. Не удивляйтесь тому, что этот человек плохо рассуждает: муха жужжит над его ухом. Хорош владыка вселенной! О, комичнейший герой!