Диана вздрогнула. Она не понимала, насколько ей одиноко и неловко в этой толпе, пока не увидела протянутую руку Тедди Каттинга, стоящего чуть ниже. На Тедди был офицерский мундир, а на аристократичном лбу под зачесанными назад светлыми волосами залегли новые морщинки. Если это вообще возможно, его серые глаза казались ещё более искренними, чем при их последней встрече в отеле «Ройял Поинсиана» во Флориде. Диана смутно помнила, что он был в армии, но ведь она тоже уезжала, и встреча здесь и сейчас показалась ей подобающей.
— Мистер Каттинг, как я рада вас видеть, — поздоровалась она, благодарно беря его под руку.
— А я вас, мисс Холланд. — Вместе с остальными они двинулись на холм. — Я отсутствовал всего пять месяцев, но кажется, что весь мир — да хотя бы Нью-Йорк — перевернулся с ног на голову. Не могу поверить, что мистер Шунмейкер так быстро угас. А ваша сестра… скоро станет матерью?
Диана с жалостью посмотрела на Тедди — когда речь заходила о Лиз, он всегда становился сентиментальным — и попыталась сменить тему.
— Да, должно быть, город кажется вам провинциальным после того, как вы побывали на Филиппинах, повидали мир и пережили множество захватывающих приключений?
— Приключений… — Тедди издал сдавленный усталый смешок. Он окинул взглядом зелень, окружающих людей, спускающуюся с холма к воде тропинку, словно чувствовал вину за то, что целый и невредимый стоит здесь, в спокойной обстановке. Более серьезным голосом он продолжил: — Восхитительной маленькой войны не существует. Я много повидал на Тихом океане… — Он замолчал, пытаясь отогнать от себя воспоминания. — Но ведь вы леди, и не должны об этом думать. Достаточно будет сказать, что назад я не вернусь. Но расскажите же мне о себе и о вашей семье. Все ли у вас хорошо?
— Мама такая же, как всегда: пьет чай только с самыми важными особами и выстраивает закулисные союзы, — начала Диана, пытаясь говорить беззаботно. — Вчера утром я видела Элизабет — до недавнего времени она была в порядке, но сейчас доктор прописал ей постельный режим до… до рождения ребенка… и она выглядела такой усталой, что едва ворочала языком.
Казалось, эти новости огорчили Тедди.
— Хотелось бы мне навестить её.
— О, но вы непременно должны это сделать. — Они отходили от могилы, из-под ног сыпались гравий и земля, и, несмотря на этот печальный день, к Диане начала возвращаться природная живость характера. — Любопытно, что за все время моего визита Лиз не сказала ни слова, но когда я собралась уходить, она произнесла ваше имя. Я подумала, что ослышалась, но тут она четко наказала мне привести к ней Тедди Каттинга.
— Но я не могу, ведь неприлично навещать Лиз в её положении, и…
— Тедди, — перебила его Диана.
Они подошли к скользким каменным ступеням, и Тедди поддержал Диану, помогая ей подниматься. Женщины вокруг перешептывались, говоря, что репутация Дианы погублена её поступком, и надеясь на то, что это правда, они смогут немного поразвлечься, щебеча об этом в своих одинаковых гостиных, выдержанных в одинаково самовлюбленных тонах и захламленных одинаковыми безделушками, вдвойне бесполезными из-за покрывавшей их со всех сторон позолоты. — Не будьте смешным. Вы друг моей сестры, и если вы настоящий друг, то должны навестить Лиз, когда она больна, и неважно, кто там что подумает.
Они вышли на улицу, где стояла вереница экипажей, и на секунду Тедди задержал взгляд на Диане, обдумывая её слова.
— Спасибо вам, — наконец сказал он. На его лице одновременно отразились стыд и надежда. — Конечно, вы правы. Подвезти вас до дома?
Впереди Шунмейкеры уже отъезжали. Рядом со свежим надгробным камнем выли волынки, а вдалеке по Гудзону плыли лодки. Диана поняла, что больше никто не согласится её отвезти, да и она успокаивалась в компании лучшего друга Генри, в разное время сознательно и несознательно игравшего второстепенную роль в их отношениях. В любом случае он уже вел её к своему экипажу к досаде обозленных клуш, с преувеличенным отвращением смаковавших домыслы о том, что же произошло между Дианой Холланд и Генри Шунмейкером.
Глава 28
Бормотание священника прекратилось и вступили волынки. Генри поднял глаза к небу. Воздух был полон жизни, но юноша чувствовал внутри пустоту и не был уверен, чем её заполнить.