Блеск и будни

— Правда, Лиза выглядит великолепно? — Билли быстро сменил тему разговора. Они посмотрели в другой конец зала, где вальсировали хозяин и хозяйка. Лиза, в голубом бархатном платье, декольте которого обнажало то, что наиболее видные виргинские дамы считали неприличным показывать, хотя по парижским меркам такое платье ничем особым не выделялось. Ее бриллианты сверкали, когда она поворачивалась.

— Должна сказать, что на меня она произвела большое впечатление, — поделилась Шарлотта Уитни, танцуя с Клейтоном Карром. — Вижу, тебе удалось заставить отца изменить свое решение. Но где же Зах?

— Я заключил с отцом сделку. Мы договорились, что я поеду, если Зах останется дома, чтобы составить ему компанию. Ты знаешь, он тоскует с тех пор, как умерла мама.

— Объявляю тебе, что это жестоко по отношению к Заху. Я знаю, что ему тоже хотелось поехать.

— Ему всего четырнадцать лет. Он должен иногда и жертвовать чем-то ради меня.

— Ты бессердечный человек.

— Ну, Зах все равно простудился. Но я очень рад, что приехал. Шарлотта, ты выглядишь просто великолепно.

Шарлотта чем-то напоминала мать, правда, не унаследовала ее лошадиных зубов, но молодость придавала ее квадратному лицу мягкость и даже красоту. А ее коже, ее карим глазам, шелковистым каштановым волосам просто нельзя было не позавидовать. Она улыбнулась.

— Спасибо, Клейтон, — поблагодарила она. — Я не замечала, чтобы ты интересовался девочками. Думала, что тебя интересует только охота на белок.

— Ты же знаешь, Шарлотта, что это не так, — возразил он с юношеской горячностью. — Напротив, я с ума схожу по девушкам! И особенно меня увлекла одна конкретная девушка.

— И кто же это может быть, скажи на милость?

— Ты знаешь, о ком я говорю. Это ты.

— Очень мило с твоей стороны, Клейтон Карр. Я действительно думаю, что ты можешь говорить это искренне. Конечно, девушка должна проявлять осторожность. Так много молодых людей, склонных к обману.

— О, Шарлотта, я говорю искренне… честно. И я к этому отношусь так серьезно, что… ну… — Он сглотнул, и на его веснушчатом лице отразилась настоящая мука… — Мне бы хотелось думать, что в один прекрасный день, может быть, когда я закончу Принстон…

Его объяснение в любви прервалось звоном колокола, раздавшегося в отдалении. Звуки оркестра смолкли, и танцующие пары остановились. Все поняли, что ударили в колокол тревоги. Джек нахмурил брови и сказал:

— Прости, ягодка, — сказал он, обращаясь к своей жене, и заторопился к одному из высоких, от пола до потолка, окон-дверей. Открыв его, он выскочил наружу. Стояла холодная, снежная ночь, в зал влетели хлопья снега, задуваемые свежим ветерком, создавая сказочную картину, пока один из слуг не притворил окно-дверь. В зале, в котором до этого установилась тишина, опять загудели голоса.

Затем в дверях опять появился Джек. Он поднял руки, призывая всех к тишине.

— Попрошу всех, кто входит в патрульные группы, присоединиться ко мне. Захватите оружие. Совершил побег Мозес, мой кучер.

Это заявление подействовало как электрический разряд. Молодые люди начали вопить: «Я-я-ху! Я-я-ху!» и пробираться через толпу в центральное помещение, чтобы забрать свои пальто и пистолеты с ружьями.

— Как будто они собираются на пикник, — воскликнула Лиза, подходя к Клемми.

— Скорее, как на лисью охоту, — мрачно заметила Клемми. — Им ничто так не нравится, как гоняться за беглецами.

— Клейтон, почему ты здесь стоишь? — спросила Шарлотта. — Почему ты не участвуешь в погоне?

Он посмотрел на нее.

— Я не состою в патрульной службе.

— Но совершил побег раб. Ты должен отправиться с другими, чтобы помочь поймать его.

— Я предпочитаю остаться здесь, с тобой.

— Клейтон Карр, ты кто — мужчина или мышка? Каждый молодой южанин, в жилах которого течет нормальная кровь, обязан помогать вылавливать беглецов. А что если один из вашихрабов убежит? Разве вы не захотите, чтобы вам помогли? Нам надо действовать заодно.

Клейтон колебался. Он не хотел говорить ей о том, что семестр в северном университетском городе Принстоне посеял в его голове серьезные сомнения относительно «особой организации общества». Два его напарника по общежитию были северянами, один из них — ярым аболиционистом. Много ночей в Нью-Джерси они провели в горячих спорах по проблеме, которая уже постепенно начала раскалывать нацию на две части. И Клейтон должен был признаться, что ему становилось все труднее защищать рабство. К тому же он знал, что если Шарлотта узнает даже о малейшем намеке на его отступничество от веры в необходимость рабства, а он знал, что вся семья Уитни слепо верила в это, то погаснет всякая надежда на роман между ними. Поэтому он произнес без всякого рвения:

— Думаю, ты права. Прошу прощения…