Блеск и будни

Нана Саиб нахмурился. Держа кий обеими руками, он начал медленно гнуть его, пока тот не треснул и не сломался. Потом он швырнул обломки через всю комнату в стену, испугав слугу, который овевал его опахалом. (К большому пальцу слуги была привязана бечевка, проходившая через дыру в стене и другим концом прикрепленная к большому опахалу из дерева и ткани, свисавшему с потолка в бильярдной.)

— Англичане, — желчно продолжал Нана Саиб, — лишили трона моего отца. Они лишили его власти, а взамен дали нищенскую пенсию. А после его смерти мне не оставили даже его пенсию. Генерал-губернатор заявил мне, что я ничего не могу требовать от правительства Ее Величества. Ее Величество — бур! — взвизгнул он. — Я перебью англичан! Всех перебью! И начну с Адама Торна! Большой бриллиант станет моим!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ КОНФЛИКТЫ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Ну, ягодка, помню, ты говорила мне о своем отце как об активном участнике движения за ликвидацию рабства в английских колониях, — говорил Джек Лизе по дороге из Ричмонда, штат Виргиния. Здесь они высадились из поезда и теперь ехали к себе на плантацию. Шел ноябрь 1856 года (месяц назад Адам отплыл в Индию). — Думаю, что мне лучше сразу предупредить тебя: аболиционист здесь воспринимается как грязное слово, так что на твоем месте я не стал бы распространяться на эту тему. Теперь, когда мы приехали домой, в страну рабства, тебе следует кое-что усвоить о черномазых, чтобы не осложнять себе жизнь и легче воспринять наш «своеобразный порядок», как называют это северяне. Например, первое, что ты должна узнать о неграх — это то, что они неумелые и ленивые.

— Джек! — предупреждающе воскликнула Лиза, показав взглядом на кучера в светло-зеленой ливрее, который сидел всего в четырех футах от них. Хотя погода выдалась довольно прохладной, экипаж был открытый. Лиза, которая раньше никогда не видела негров, проявила инстинктивную щепетильность к чувствам кучера.

— Не беспокойся за Мозеса, — успокоил ее Джек. — Он знает, что я говорю правду. Верно, Мозес?

— Да, масса, — ответил кучер, не поворачивая головы.

— Вот видишь, ягодка. Очень легко представить рабство как нечто порочное. Господу известно, что северяне заочно рассуждают о том, какая это ужасная вещь, и эта женщина, как там ее фамилия, миссис Стоу, написала дурацкую книжку, в которой показала всех нас, рабовладельцев, оравой чудовищ. А все это совершенно неверно. На деле рабство по-своему даже гуманное учреждение. Разве не правда, Мозес?

— Да, масса.

— Вот видишь, надо помнить, что у африканцев не было тех преимуществ, которыми пользовались мы, белые. Практически они только что слезли с деревьев. Рабство дает им приличный дом, работу и нормальное трехразовое питание в день. Можно многое сказать в пользу рабства. Разве я не прав, Мозес?

Молчание. Джек наклонился к кучеру:

— Я спрашиваю, разве я не прав?

— Да, масса.

Джек улыбнулся и откинулся назад, потом взял руку Лизы и пожал.

— Увидишь сама, как гладко все идет, — продолжал он. — Мы очень хорошо ладим, живем большой, счастливой семьей.

На Лизе была великолепная соболья шубка, которую он купил ей в Нью-Йорке, где они провели десять дней, делая покупки, после переезда через Атлантику. Лиза практически и не думала о рабстве, с легким сердцем расходуя огромные доходы своего мужа, получаемые именно от рабства. Но теперь, когда увидела рабство воочию, она начала более конкретно задумываться об этом.

— Джек, — сказала она, понизив голос, — не кажется ли тебе… даже если не касаться других вещей… это ужасно, когда христианин владеет живым существом? Другим человеком?

— Ах, милая, но они же не человеческие существа. Во всяком случае, не похожие на тебя или меня. Они скорее похожи на домашних животных или детей. И, конечно, домашних животных надо изредка стегать, чтобы держать их в рабочей форме.

Она выпрямилась на сиденье, уставившись на него.

— Конечно, ты не позволяешь стегать их? — вопросительно заметила она. — Ты сказал мне в Париже, что с рабами обращаешься мягко — именно так ты выразился: «не жестоко».

— Я мягок с ними. Верно я говорю, Мозес?

— Да, масса.