Блеск и будни

В огромном зале Маршалов Джек Кавана с изумлением глазел на позолоченные кариатиды, поддерживающие изысканно украшенный плафон, и на портреты маршалов Наполеона I. Мысленно он сравнивал эти дворцовые излишества с более скромными залами Белого дома в своей республике, где он раза два обедал. Джек решил про себя, что французский дворец ему нравится больше. Как рабовладелец-южанин, делавший большие взносы в пользу Демократической партии, Джек все больше разочаровывался Вашингтоном. Проклятые аболиционисты с каждым днем захватывали все больше власти.

Но он сразу же забыл об американской политике, когда заметил сияющую блондинку в бледно-голубом платье с тускло-розовым шифоном, волочившимся по полу, которая вошла в зал под руку с невысоким кудрявым мужчиной.

— Бог мой, — воскликнул он, — это самая красивая женщина из всех, кого я видел!

— Это — мисс Маркхэм, — пояснил доктор Эванс, подошедший к Джеку. Американский дантист был старомодным мужчиной с бородой. — Английская манекенщица. Император сходит с ума по ней.

— Она его любовница? — спросил Джек, взгляд которого просто прилип к Лизе.

— О, нет. Во всяком случае, пока что нет. Делорм, маленький мужичишка рядом с ней, не хочет, чтобы на него разозлилась императрица. А у Евгении вспыльчивый характер. Хочешь познакомиться с ней?

— С мисс Маркхэм? Конечно!

Доктор Эванс провел Джека сквозь толпу к Лизе и Люсьену, которые только что взяли бокалы с шампанским у проходившего мимо официанта. После представлений Джек пригласил Лизу на вальс — его начал наигрывать оркестр в конце зала. Лиза сразу же согласилась.

— Так, значит, вы американец? — вопросительно произнесла она, когда он закружил ее по паркету. — Никогда раньше не встречалась с американцами. Думала, что они ходят в шкурах, как Даниель Бун.

— Ну, — улыбнулся он, — думаю, что мы не такие утонченные, как европейцы, но мы совсем не дикари.

— Из какого же района Америки вы приехали, мистер Кавана?

— Из Виргинии. У меня табачные плантации… Разрешите сказать вам, мисс Маркхэм, что вы самая очаровательная женщина в этом дворце, хотя здесь масса всего очаровательного.

Лиза улыбнулась. Ей показалось, что этот приятный американец со странно звучавшим виргинским акцентом ей почему-то нравится. Ей пришло также в голову, что поскольку любимый ею человек женился на ком-то другом, то ей следует начать поиски нового любимого.

И отца ее ребенку.

Адам проснулся посреди ночи от рыданий. Он сел на своей кровати в комнате, соседней с главной спальней, где задушили его деда. Сквозь высокие окна струился бледный лунный свет. Он увидел свою жену, которая стояла возле окна и смотрела в парк. На ней была ночная рубашка.

— Сибил?

Молчание, если не считать всхлипываний.

— Что такое?

Он соскочил с кровати и подошел к ней. Обнял ее, но она оттолкнула его.

— Иди, ложись в кровать, — сказала она ему.

— Не лягу, пока ты не скажешь, в чем дело. Ты плачешь потому, что я завтра уезжаю в Индию?

Она хохотнула.

— Не льсти себе.

Поднесла носовой платочек к глазам, чтобы вытереть их.

— Ты действительно не можешь поехать со мной, — заметил он, когда она подошла к столу и засветила лампу. — Корабль, на котором я отплываю, низкопробный, поездка на нем может оказаться опасной…

— Я плачу не из-за твоего отъезда в Индию, хотя отъезд всего через неделю после нашей свадьбы представляется мне довольно странным. Да просто проявлением невнимательности к моим чувствам. Люди здорово посмеются надо мной. Уверена, что они скажут: «Лорд Понтефракт так обалдел от своей суженой, что в медовый месяц убегает от нее на край света… один».

— Если они настолько глупы, чтобы говорить это, то и пусть себе. Ты знала, что мне надо ехать в Индию…

— Я же говорю тебе, что дело нев Индии!

— Тогда в чем же?

— Сегодня… вчера и позавчера… ты так крутился на кровати, что разбудил меня. Ты, наверное, видишь дурные сны, Адам. Во всяком случае, ты разговариваешь во сне. И знаешь, что ты произносишь? «Лиза». Без конца повторяешь это имя. Твердишь одно и то же: «Лиза, Лиза, Лиза». Как будто мало того, что ты только и думаешь о ней, когда не спишь. Ты оскорбляешь меня тем, что даже во сне думаешь только о ней.

Адам покраснел.

— Прости, Сибил.

— Ты не отрицаешь этого?

— Нет. Я вижу ее во сне. Я пытаюсь не думать о ней, когда бодрствую, но сны мне неподвластны.

— С моей точки зрения, ничего нет более нудного, чем ревнивая жена, но я не вижу оснований, почему надо постоянно повторять имя одной и той же женщины даже в моей кровати. Я проведу остаток ночи в другой комнате.

— Сибил, я сожалею. Я стараюсь…

— Возможно, когда ты возвратишься из Индии, тебе удастся освободиться от этого наваждения. А пока что, спокойной ночи.

Она взяла лампу и вышла из спальни. Оставшись один, Адам подошел к окну и прислонился к оконному переплету. Сжав кулаки, он зажмурил глаза.

Когда он их раскрыл, в них блестели слезы.

В другой спальне, в соседней комнате, Сибил опять разревелась.