Блек. Маркиза д'Эскоман

Но сердце его перестало ощущать ту бесконечную тонкость чувств, что заставляет уважать святыни. Всякий беспорядок, даже беспорядок в чувствах, порождает снижение нравственности. Молодой человек не думал ни о суеверии, которое он когда-то связывал с этим талисманом, ни о происшествии, которое столь чудесным образом оправдало это его верование, ни о цене, которую Эмма могла придавать тому, чтобы сохранить эту святыню. Сейчас это был лишь кусочек золота, и ничего больше. Будучи человеком неукоснительно честным, он стал обдумывать, действительно ли эта монета принадлежит ему. Он вспомнил, как в первый день их связи, в гостинице Лонжюмо, в обмен на этот луидор, который Эмма захотела повесить ему на шею, он вручил ей монету такого же достоинства. Тогда все его сомнения рассеялись, он смело вынул монету из ее стеклянной рамки и при этом улыбнулся, подумав, что когда-то он был обязан этому луидору жизнью, а теперь, возможно, будет обязан ему богатством.

Остальное уже известно; не узнав Сюзанну, он заплатил ей этой монетой за два букета: один из них предназначался Маргарите, а другой — девушке, которую коварная куртизанка предназначала ему в жены.

Несмотря на ожидавшее ее богатство, дочь барона Вердьера явно принадлежала к тому разряду общества, что весьма метко названо полусветом и состоит из лиц, исторгнутых из высших слоев общества вследствие каких-либо проступков; тех, кто носит на себе позор внебрачного рождения; и, наконец, старых греховодниц, которым необычность их положения предписывает определенную сдержанность: вынужденные соблюдать правила приличия, они не могут больше поддерживать знакомство с теми, что продолжают пускаться во все тяжкие.

К этой последней категории и принадлежала мать юной особы. И потому пришлось пустить в ход все дипломатические приемы, чтобы склонить ее к позволению устроить свидание молодых людей в доме Маргариты. В подобных обстоятельствах ее показная стыдливость подкреплялась естественной ненавистью старой женщины — к молодой, прежней любовницы — к новой.

Луи де Фонтаньё застал Маргариту в сильной растерянности. Барон Вердьер обещал приехать к ней обедать, но хотя обед был готов к шести часам и присутствие барона было необходимо, он еще не появлялся. Маргарита не была знакома с третью гостей, толпившихся в ее гостиной; мать невесты, злоупотребив разрешением, предоставленным ей бароном, пригласила кого ей только вздумалось в этот дом, где, несмотря на присутствие его нынешней владелицы, бывшая любовница чувствовала себя почти как под собственной крышей. Так что Маргарита пребывала в замешательстве, которое она с трудом скрывала.

Все это создавало некоторую напряженность в обстановке вечера.

Впрочем, и Луи де Фонтаньё не пребывал в достаточно ясном расположении духа, чтобы изображать приветливость. В результате странной противоречивости его характера, по мере того как он приближался к осуществлению замысла, с которым ему пришлось согласиться, в нем начали воскрешаться чувства, казавшиеся ему уже угасшими, и представший перед его глазами образ г-жи д’Эскоман, вернув себе прежнюю власть над ним, внес в его душу тревогу и угрызения совести.

До этой минуты невозможность повернуть вспять, а также упрямство, свойственное слабохарактерным людям, придавали ему некоторую твердость; но по мере того как это решение приобретало характер свершившегося факта, решительность его ослабевала, выгоды этой женитьбы отступали в тень, а ее нежелательные последствия приобретали очертания и смысл; воображение Луи опережало у него чувство; в голове его витал такой хаос мыслей, что молодой человек шатался как пьяный, когда, взяв под руку Маргариту, он вошел в кружок, посреди которого сидела дочь барона Вердьера.

Это была молодая девушка лет двадцати, собой ни хороша и ни дурна, как и подобает богатой наследнице. В ее юных чертах уже ощущалось влияние пагубной обстановки, в которой она жила. На лице ее, хотя и расцвеченном румянами и белилами, угадывалась болезненная бледность, присущая тем, кто страдает малокровием; глаза ее, подкрашенные для того, чтобы усилить их блеск, сохраняли свойственное им безучастное выражение.

Луи де Фонтаньё едва посмотрел на свою невесту. Уже несколько минут взгляд его замер, остановившись поверх плеч окружающих его дам; он только что заметил желчное и насмешливое лицо шевалье де Монгла, а для него оно воплощало прошлое. Он отделился от тех, кто его окружал, и направился к своему другу.

Шевалье де Монгла, прислонившись к косяку входной двери, с философским выражением на лице наблюдал за блистательной толпой, заполнявшей гостиные Маргариты.

Луи де Фонтаньё протянул ему руку, и шевалье пожал ее, не изобразив на лице ни досады, ни удовольствия от встречи со своим молодым другом.