Блеф

Но видения, в ответ на ее мольбу, не было. Лишь звериные голоса джокеров и шайтан, купающийся в их восхищении. По крайней мере, все началось. Вечером. Вечером они встретятся и решат, как лучше уничтожить этого дьявола.

Понедельник, 19.32

Поляков должен был прийти на склад последним.

Это злило Гимли. Скверно уже то, что он не мог доверять никому из старых членов ДСО Нью-Йорка. Что ему пришлось почти две недели терпеть Мишу, сдерживая ее неприязнь к джокерам. Что тузы, работающие на Министерство юстиции под началом Хартманна, рыскали по Джокертауну, ища его. Что подстрекательские речи Барнетта делали любого джокера добычей для банд натуралов. Что постоянные сражения между теневыми властителями города превратили улицы в место, где любой мог стать жертвой.

А в довершение ко всему он чувствовал, что простужается. Шмыгнув носом, Гимли высморкался в большой красный платок. Дерьмово нынче в Джокертауне.

А появление Полякова заставило Гимли чувствовать себя еще хуже. Русский вошел без стука, громко распахнув дверь.

– Джокер на крыше, прямо напротив фонаря, – громко заявил он. – Любой дурак заметит. Что, если бы я был полицейским? Вас всех бы арестовали или убили. Любители! Дилетанты!

Гимли вытер распухший покрасневший нос и поглядел на платок.

– Джокер на крыше – Видео. Она показала твое изображение сразу же, и мы знали, что ты идешь. А для того, чтобы проецировать изображение, ей нужен свет. Если бы я увидел, что это не ты, Арахис и Напильник вырубили бы тебя прямо в дверях.

Гимли убрал влажный платок в карман и стукнул кулаком в стену, два раза.

– Видео! – крикнул он, задрав голову к потолку. – Сделай повтор для нашего гостя, а?

Воздух в середине склада задрожал, на мгновение сделался темным, а потом они увидели изображение переулка снаружи от склада и стоящего в тени дородного мужчину. Изображение заблестело, мигнуло, и они увидели голову и плечи Полякова, с неудовольствием глядящего на Видео. Потом изображение исчезло, а Гимли рассмеялся.

– А ты ни хрена не увидел Савана, который шел за тобой следом, так ведь? – сказал он.

Худощавый силуэт появился из темноты за спиной Полякова. И ткнул указательным пальцем ему в спину.

– Бах, – прошептал Саван. – Ты мертв. Как русский джокер.

Стоящие у дверей Арахис и Напильник ухмыльнулись.

Гимли был вынужден признать, что Поляков воспринял это вежливо для натурала. Дюжий мужчина лишь кивнул, даже не глянув на Савана.

– Приношу извинения. Видимо, ты лучше меня знаешь своих людей.

– Ага. Еще бы.

Гимли снова шмыгнул. Из носа текло, как из старого крана. Махнул рукой Савану.

– Проследи, чтобы больше никто не вошел. Мы больше никого не ждем.

Худощавый мрачный джокер кивнул.

– Пришло время покойников, – прошептал он. На его призрачном лице появилась ухмылка, и он снова исчез в темноте.

– Значит, у нас есть тузы, – сказал Поляков.

Гимли безрадостно усмехнулся.

– Посади Видео рядом с электроприбором, и ее нервная система сгорит от перегрузки. Поставь перед чертовым телевизором, и у нее начнется аритмия. Чуть ближе, и она умрет. А Саван становится бесплотнее с каждым днем, будто испаряется. Еще год, и он либо умрет, либо станет совершенно бесплотным. Тузы, блин. Поляков, они джокеры, такие же, как остальные. Сам знаешь, такие же, как те, которых вы браковали в ваших лабораториях в России.

Поляков лишь хмыкнул в ответ на этот откровенный выпад. Гимли был разочарован. Затем Поляков провел пальцами по коротким седым волосам и кивнул.

– В России были свои ошибки, как и в Америке. Было много такого, чего лучше бы и не было. Но ведь мы уже не можем этого изменить, так ведь?

Он посмотрел на Гимли немигающим взглядом.

– Сирийская женщина-туз уже прибыла?

– Я здесь, – послышался голос Миши из дальнего конца склада. Гимли увидел, как она резко глянула на Арахиса и Напильника. Смесь неудовольствия и снисхождения. Она шла с таким видом, будто ей здесь должны были прислуживать. Гимли очень нравилась ее темная кожа и арабские черты лица, но, кроме, может, мечтаний в ночи, он никогда не думал, что сможет завоевать ее внимание. Он прекрасно знал, как выглядит. «Прыщавый ядовитый гриб, выросший на гниющем бревне эгоизма». Фраза из Уайльда.

Гимли джокер, и это главное для этой суки. Миша ясно дала понять, что терпит его лишь ради возможности отомстить Харманну. Она вообще не воспринимала его как личность. Он просто инструмент, нечто, что надо использовать, поскольку другого выхода нет. Понимание этого пронзало его каждый раз, как он на нее смотрел. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы ему захотелось на нее заорать.

Когда-нибудь я сам сделаю из тебя инструмент долбаный.

– Я готова начать. Видения…

Она улыбнулась, и Гимли скривился в ответ.

– …сегодня были достаточно благоприятны.

Гимли фыркнул.

– Твои проклятые сны, похоже, совсем не беспокоят сенатора, так ведь?

Миша повернулась к нему, ее глаза засверкали.

– Ты смеешься над даром Аллаха. И кривишься, наверное, из-за того, что он сделал тебя сплющенной пародией на мужчину.

Этого было достаточно, чтобы Гимли потерял остатки терпения. Вскипела ярость, неуправляемая.