Мой фонарь высветил его из темноты позади большой мраморной статуи императора Вильгельма I, стоявшей в центре огромного восьмиугольного зала. В его лице было что-то космополитическое, хотя говорил он с берлинским акцентом. Можно даже сказать, что он не представляет собой ничего особенного - просто маленький еврей, если бы не размеры его носа. Он возвышался в центре лица, как шест на солнечных часах, и заставлял верхнюю губу изгибаться в тонкой презрительной усмешке. Седеющие светлые волосы были коротко острижены, что подчеркивало высокий лоб. Хитрое, коварное лицо, и оно очень ему шло.
- Удивлен? - спросил он.
- Что глава берлинской уголовной полиции послал мне анонимное письмо? Нет, это со мной постоянно случается.
- Ты пришел бы, если бы я его подписал?
- Скорее всего, нет.
- А если бы я предложил тебе прийти не сюда, а на Принц-Альбрехт-штрассе? Согласись, ты был бы заинтригован.
- С каких это пор уголовная полиция рассылает приглашения, если ей нужно вызвать кого-то в свою штаб-квартиру?
- Ты попал в точку. - Его ухмылка стала шире, и Артур Небе вытащил плоскую фляжку из кармана пальто. - Выпьем?
- Спасибо. Не возражаю.
Я сделал большой глоток чистого пшеничного спирта, предусмотрительно припасенного рейхскриминальдиректором, и затем вытащил свои сигареты. После того как мы оба прикурили, я оставил спичку гореть еще несколько секунд.
- Нелегко такое поджечь, - заметил я. - Один человек, да без посторонней помощи... Ему, стервецу, пришлось проявить большую прыть. И даже в этом случае, я считаю, ван дер Люббе потребовалась бы целая ночь, чтобы запалить этот маленький бивачный костер. - Я затянулся и добавил: - Даю слово, Толстый Герман приложил к этому руку. Руку, держащую кусочек горящего трута, я имею в виду.
- Я шокирован. Услышать подобное возмутительное предположение о нашем обожаемом Премьер-министре... - Но, говоря это. Небе смеялся. - Бедный старый Герман! Получить такое неофициальное обвинение! Да, он замешан в поджоге, но не его партия.
- А чья же тогда?
- Джоя Криппа. Этот чертов бедняга голландец стал для него неожиданным подарком. К несчастью, ван дер Люббе пришла в голову мысль поджечь это здание в ту же самую ночь, что и Геббельсу с его парнями. Джой решил, что это его день, особенно когда выяснилось, что Люббе - большевик. Только он забыл, что арест преступника означает судебное разбирательство. А следовательно, соблюдение такой неприятной формальности, как представление доказательств. И конечно, с самого начала любому, у кого варит котелок, было ясно, что Люббе не мог действовать в одиночку.
- Тогда почему он молчал в суде?
- Они накачали его какой-то гадостью, угрожали его семье. Ты знаешь, как это делается. - Небе обошел вокруг совершенно изуродованной массивной бронзовой люстры, валявшейся на грязном мраморном полу. - Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Он повел меня в огромный Парламентский зал, где Германия в последний раз наблюдала некоторую видимость демократии. Высоко над нами возвышался каркас того, что когда-то было куполом Рейхстага. Теперь, когда все стекла выбиты, при свете луны медные прутья напоминали сеть какого-то гигантского паука. Небе направил свет фонаря на обожженные, потрескавшиеся колонны, окружавшие зал.
- Эти фигуры, поддерживающие колонны, сильно повреждены огнем, но, видишь, на некоторых из них еще сохранились буквы.
- Только кое-где.
- Да, часть букв совсем невозможно различить. Но если ты присмотришься повнимательнее, то заметишь, что они складываются в девиз.
- Нет, в час ночи я на такое не способен.
Небе не обратил внимания на мои слова.
- Этот девиз гласит: "Страна превыше партии". - Он повторил девиз почти с благоговением, а потом многозначительно, как мне показалось, взглянул на меня.
Я вздохнул и покачал головой.
- Ну, вы меня просто огорошили. Вы? Артур Небе? Рейхскриминальдиректор? Нацист до мозга костей? Да я съем свою шляпу!
- Верно, снаружи я коричневый, - сказал он. - Не знаю, какого цвета я изнутри, но, уж конечно, не красного, я не большевик. Но и не коричневый. Я больше не нацист.
- Черт возьми, тогда вы гениальный актер.