Человечья кровь бурлит и пенится как самое дорогое вино, которое хочется пить еще и еще и снова, и за этим самым «снова» она бросается в дом, отшвырнув в сторону почти до самого донышка опустошенный сосуд в серых подштанниках и с все еще зажатым в руке топором.
Дом встречает ее тишиной. Предутренней и мирной. Но она лжива, обманчива и не может скрыть то, что Осси чует всем своим нутром и чем-то… чем-то новым, что ведет ее, тащит за собой, безошибочно отыскивая дорогу в темноте незнакомого дома.
Старик – вот он хозяин! – он уже много пожил и кровь его стара и крепка, как забродившая ляра[33], которую упустил нерадивый хозяин. Не очень-то вкусно и, наверное, не очень полезно, но после стольких дней воздержания и с голодухи – сойдет и это…
Еще комната, и еще юнец – то ли сын, то ли внук – поди тут это мельничье отродье разбери, – но как бы то ни было, а кровь его сильна, вкусна и пахнет солнцем. А главное – Осси почти насытилась и теперь ей нужен только десерт. Легкий, как пенное облако в утренней чашке, горячий, как ворованный поцелуй и терпкий, как дамское вино, что пьют из высоких широко распахнутых кверху рюмок. И что самое приятное, она чувствует – десерт этот где-то здесь. Совсем рядом.
Найти его не составляет труда, а поиски почти не занимают времени, потому что Осси точно знает, где его прячут, и идет по дому уверенно, не таясь и никого не опасаясь. Да и некого тут опасаться – почти все обитатели этого дома уже мертвы и выпиты досуха, а потому безобидны, как осенняя трава, и вреда причинить не могут никому. А уж ей и подавно.
Десерт ждет ее на втором этаже, и Осси не спеша, оттягивая удовольствие и наслаждаясь, – просто-таки упиваясь каждым мигом ожидания, – поднимается по широкой аккуратной лестнице, огороженной резными перильцами. Красиво живут в этих краях мельники…
То есть жили…
От этой мысли ей становится почему-то очень смешно, и, будучи не в силах сдержать в себе накатившее веселье, она продолжает подниматься, глупо хихикая себе под нос:
– Жили… Жили себе – жили, красиво так… и вот на тебе… Дожили…
На этих словах смех разбирает ее до такой степени, что молодая вампирша уже не может найти в себе сил сделать еще хотя бы шаг, и останавливается, опершись на перила и согнувшись от неуемного хохота.
Наконец, поборов накрывший ее припадок смешливости и утерев выступившие слезы, она продолжает свой путь. Шатает ее как пьяную, в глазах плывет и жутко хочется спать. В какой-то момент она даже решает, что бес с ним – с десертом, – не стоит он таких мук, и чуть было не поворачивает назад, но воля и привычка доводить все до конца побеждают, и, поборов, внезапно накатившую сонливость и лень, она таки бредет к заветной двери.
– Все. Еще немного и спать. Спать, спать… – Она повторяет это как заклинание, но мысль о том, что между ней сейчашней – такой усталой, измученной и несчастной и желанным, но совершенно недостижимым сном находится досадная помеха, неожиданно приводит ее в ярость. Позабыв обо всем, она в бешенстве вышибает ногой массивную дубовую дверь, которую, находясь в другом состоянии и в другом обличии, и открыла бы с трудом.
Комната была большой и просторной. И по всему, именно тут еще совсем недавно почивал давешний герой в подштанниках. Во всяком случае, половина широкого супружеского ложа сейчас пустовала, а смятая подушка все еще хранила отпечаток его головы. На другой половине высокой двойной кровати, раскинувшись во все стороны и широко разбросав темные, отливающие бронзой волосы, спала молодая женщина. То есть, после того как леди Кай в припадке звериной злобы вынесла входную дверь, раскрошив ее в щепы, девице, конечно, было уже не до сна, но это ничего не меняло. Ни для нее, ни для Осси.
Закончилось все быстро. Бросок, удар и горло наполнилось мягкой, еще сонной, но все равно освежающей, как запах утренней росы, кровью.
Есть уже не хотелось, да и, честно говоря, не моглось, а потому Осси сделав пару небольших глотков, без сожаления отбросила почти полный сосуд, овладеть которым было, скорее, делом принципа, нежели необходимостью. Она была сыта и довольна жизнью. Все о чем теперь она мечтала, так это – о сне. О кратком забвении, которое унесет ее далеко-далеко, позволив оставить в стороне все проблемы и тревоги, и сотрет напрочь боль и горечь последних дней. Но… Но сначала надо было убраться. Хотя гостей и не ждали, но трупы во дворе оставлять не хотелось. Мало ли, как говорится…
Осси не могла никому – даже себе – объяснить, откуда взялась у нее в голове такая странная и, в общем-то, прямо скажем – не очень уместная фантазия, но спорить сама с собой она не стала. А потому, кликнув Мея, принялась наводить порядок.
Вместе они стащили трупы в подвал, на дверь которого она навесила старый, немного пожеванный ржавчиной, но все же очень внушительный замок, затем затерла, как могла две уже подсыхающие лужи крови, и, опять-таки, прибегнув к помощи Мея, заволокла на чердак так и не пришедшего в себя Иффу.
Уложив торговца на кучу мешков в углу, Осси разодрала на нем рубаху и внимательно осмотрела рану.