Блатной

— Дело в том, что меня послали… Велено привести. Вставай!

— Кто послал? — спросил я, потягиваясь и зевая, с трудом продираясь сквозь липкую одурь сна.

— Урки.

— Зачем?

— Иди — там узнаешь!

— А где они?

— В соседнем бараке, — он нетерпеливо махнул рукой. — Вся кодла собралась. Специально. Ждут тебя!

И мгновенно я поднялся, трезвея и настораживаясь. Передо мною стоял посланец кодлы.

Кодла собралась в дальнем, самом темном углу барака. И первым, кого я там увидел, был Ленин.

Он восседал на нарах, скрестив по-турецки ноги, упираясь локтями в широко раздвинутые колени.

— Приветик, — сказал он, наклонив бугристый свой, выпуклый лоб. — Садись, Чума. Ближе садись! Есть до тебя разговор.

— О чем разговор? — спросил я, усаживаясь и ощущая смутное щемящее беспокойство. Не нравился мне его тон. Ох, не нравился… И непонятным, и странным было молчание, которым встретило меня остальное ворье.

— Так о чем же? — повторил я, оглядывая пестрое блатное сборище.

— Да так… Кое о чем. А может, ты сам догадываешься, а?

— Нет, — сказал я, — не догадываюсь. И ты не темни — говори прямо!

— Ну, если прямо… — он прищурился, чмокнул губами. — Тогда ответь: ты в армии служил?

Я ожидал всего, что угодно, но только не этого вопроса. И на какой-то миг онемел, растерялся… «Как он узнал? — зигзагом прошло в голове. — Откуда?»

И тут же пришла вторая мысль:

«Теперь я пропал. Любой блатной, побывавший в армии, механически зачислялся в разряд сучни… А ведь сейчас с сучнею идет война. И если я не оправдаюсь, не вывернусь, меня отсюда не выпустят. Зарежут здесь же, на этих нарах… Главное сейчас — не колебаться. Не признаваться ни в чем! Надо вести себя так же, как и на следствии. В конце концов, точных данных у него нет. Не может быть… Но все-таки — как он узнал?»

— Н-ну, поэт? — тихо, ласково сказал мне Ленин. — Что же ты вдруг притих?

И сейчас же послышался высокий, мурлыкающий голос Девки:

— Не молчи, старик, ох, не молчи!

— Да я не молчу, — медленно, цедя сквозь зубы воздух, проговорил я. — Просто — противно… Противно отвечать! — и, глядя на Ленина, спросил, ломая глазами его взгляд: — Откуда ты все это взял?

— С твоих же собственных слов, — быстро ответил Ленин. — Ты сам проговорился. Сам признался.

— Сам? Не смеши меня. Когда это было?

— Вчера ночью.

Ленин грузно повернулся, позвал:

— Coco! — и немедленно из полутьмы выдвинулся какой-то смуглый, восточного типа человек. — Расскажи, Coco, — приветливо, собрав морщинки у глаз, сказал Ленин, — расскажи, как все было?

— Да просто было, — гортанно и хрипловато заговорил Coco. — Ночью, когда мы за суками погнались, я оказался возле Лешего — сзади бежал…

В это мгновение вновь послышался насмешливый, ленивый Девкин тенорок:

— Сзади? Вот как!

И тотчас же по нарам, по лицам людей, прошла волна веселого оживления.

Я не мог понять: подыгрывает мне Девка или же просто резвится? Разгадать этого парня вообще было нелегко. Однако реплика его помогла мне: она сразу разрядила атмосферу и настроила собрание на игривый лад.

И за это я был благодарен Девке.

Зато Coco не мог прийти в себя от возмущения.

— Ты, слушай, меня нэ подначивай, — вскипел он, размахивая руками. — Нэ строй намеки… Сзади! — он фыркнул и побагровел. — Я нэ бегун. Нэ спортсмэн. Рэзать мы можем, а бэгать — нэт.

— Ладно, ладно, — потрепал его Ленин по плечу. — Кто ж в этом сомневается?

И потом — скороговоркой, косясь в ту сторону, где находился Девка:

— Ты, ядрена мать, не мешай, не мути воду.

И опять, обращаясь к кавказцу, держа ладонь на его плече:

— Больно уж ты горяч, — проговорил он с укоризной. — Нельзя же так! Человек пошутил, а ты…

— Какие шутки, слушай? — кипел и ерзал Coco. — Тут разговор серьезный.

— Ну, так и продолжай, — сказал Ленин. — Значит, ты был рядом…

— Совсэм рядом!

— И все слышал?

— Конэчно.

— И можешь повторить — сейчас, при всех?

— А почему нэт? — Coco пожал плечами. — Ясное дело — могу.

— Так повтори, — тихо, настойчиво проговорил Ленин. — Расскажи блатным, о чем вчера болтал Чума? Что он говорил Лешему?

— Об армии говорил. О том, что он там изучал всякие приемы…

Теперь все смотрели на меня; молча смотрели, выжидающе. Они тяжелы были — эти взгляды. Я ощущал их почти физически.

— О, Господи, какая чушь, — сказал я, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Не нашли другой темы. Что ж, я и действительно говорил…

— Ага, — подался ко мне Ленин. — Ага!

— Что — «ага»? Я говорил. Но как! В каком смысле!

— А-а-а, — отмахнулся он небрежно, — это не играет…

— Нет, почему же, играет, — возразил я, — еще как играет! Я говорил о том, что знаю армейские приемы, ну и что? Мало ли где и как я мог их изучить? Знать их — одно. А быть в армии, служить — совсем другое. Если уж мы начнем эти понятия смешивать… Вот ты, например!

Я стремительно повернулся к Coco — уцепил его согнутым пальцем за воротник:

— Ты кто — грузин?

— Мингрелец, — растерянно ответил он. — А почему?…

— Шашлык любишь?

— Конечно.

— Знаешь, как его приготовляют?

— Знаю.

— Ну, а сам жарил когда-нибудь?

— Еще бы! Сколько раз…

— Так, может, ты не блатной, а повар? — спросил я медленно.