Благословенный

Гм. То, что граф Суворов-Рымникский в Петербурге, конечно, здорово. А вот то, что тут замешаны какие-то придворные тёрки — совсем нехорошо…

— А дочь у Суворова, надобно сказать, дура-дурою! — секретарь Салтыкова уже просто захлебывался рвущимися из него новостями. — Тот к ней приехал в Смольный, она ему при встрече и говорит: «Папенька, вы так выросли с тех пор, как я вас последний раз видела!» Ха-ха-ха!

— И что, она действительно это сказала? — поразился братец Константин.

— Именно так, честное благородное слово!

— Воистину, слабоумная дура. Вот же не повезло графу!

— Увы, частые возлияния Бахусу влекут ужасные последствия, особливо для потомства! Граф же, как известно, в отношении этом совершенно неумерен!

— Отчего же вы думаете, что он выпивает? — поразился я.

— Ну так, понятное дело, то кувыркается голым поутру, то петухом поёт… Кто же это сделает на трезвую голову!

Ну, всё, это мне надоело.

— Дочь Суворова, если действительно встречала графа подобным образом, как вы, мосье, описываете, получается, произнесла очень тонкую и смешную шутку. Считать её слабоумною только за то, что вы не поняли её смысла — преизрядная несправедливость!

— Ха. И в чем же тут шутка? — иронично спросил меня Костя.

— Ну, вот смотри, Константин Павлович: что говорят нам с тобою при встрече господа, которые давно нас не видели?

— Ну, что… «Какое счастие видеть вас вновь, Ваше Высочество…»

— А ещё?

— «Прекрасно выглядите, возмужали, выросли, должно, перерастёте скоро папеньку…»

— Воот! Видишь, решительно все говорят нам, что мы с тобою выросли. Мы и вправду быстро росли последние годы, но для придворных это незаметно, потому как они видят нас каждый день. А вот люди, появляющиеся при дворе лишь время от времени, это сразу подмечают!

— Ну, так и что?

— Суворов дочь свою видел редко, потому что он вечно в войсках. И каждый раз, как посещал её в Смольном, конечно, говорил: «Как ты выросла!» Вот она и запомнила эту фразу, и решила пошутить.

— Так в чем шутка-то?Суворов, думаешь, и правда вырос, в шестьдесят-то лет?

— Она таким образом передразнила отца, всегда говорившего ей при встрече: «Ты так выросла!». А Суворов, если хочешь знать, последние годы и вправду сильно поднялся, только не в росте, а в чинах и во мнении общества. На это дочь его и намекала! Она теперь впервые увидела отца своего графом. Ты, Константин Павлович, ещё маленький, тебе не понять этой шутки простительно, а вот человеку взрослому не разгадать столь нехитрый ребус, право, позорно!

Я повернулся к Массону, покрасневшему от досады.

— Знаете, сударь, ступайте-ка вы прочь! Я не могу доверять свои мозги такому тупоумному господину. Математика, пожалуй, подождёт до возвращения господина Бонапарта!

— Но я имею указание графа Салтыкова… — начал было Массон, но я прервал его.

— Ступайте, если не хотите скандала. А с начальством вашим я сам поговорю, в том числе и по поводу вашего недостойного поведения!

Месье Шарль, надувшись, собрал свои учебники и чертежи и с недовольным видом нас покинул.

— А ловко ты от него отделался! — восхитился Костик. — Пойдем в же-де-пом резаться!

— Пойдём. Только надобно мне послать за Суворовым — очень хочу его видеть!

* * *

Александр Васильевич был всё тот же, только поседел окончательно, похудел, а морщины на лице обозначились ещё резче. Явился он без парика, который, как любой нормальный человек, люто ненавидел. Полностью разделяя его чувства по этому поводу, я особо указал в записке парика для визита ко мне не носить.

Победитель Измаила был невесел; лицо его, всегда живое, покрыто было затаённою грустью, будто у человека, страдающего ноющей зубной болью.

— Александр Васильевич, чрезвычайно рад встрече. Как звать вас теперь? «Ваше сиятельство»?

— Зовите хоть горшком, Ваше высочество, только в печь не отправляйте!

— Давайте тет-а-тет просто по имени-отчеству, ну а на людях, как обычно, по этикету. Здоровы ли вы?

— Спасибо, вполне!

— А Кутузов-то, что слышно, поправляется?

— Кажется, да. Вот такая у Михайла Илларионовича планида — получать тяжкие раны, но всё не смертельные. Видно, судьба его к чему-то бережёт…

— Да и ваша звезда отнюдь не простая! Успех ваш под Фокшанами на Рымнике долго будет примерами полевого сражения, ну а взятие Измаила всегда будут помнить как беспримерное. Вас наградили должным образом за сию викторию, Александр Васильевич?

Облачко досады омрачило взгляд Суворова. Нет, не наградили его как должно. Дали какой-то золотой блин; не этого жаждет тот, чьё сердце живет битвой. Но по тусклому ответному взгляду полководца я понял, — он не унизится до того, чтобы жаловаться.

— В наградах Ея Величество щедры и к слугам своим благорасположены. Я же монаршую волю не вправе обсуждать!

— Ах, Александр Васильевич! Мы оба же знаем, о чем идёт речь!