Благодарность

— Правильно ли я понимаю, мадам Сельд, что еще несколько недель назад вы не нуждались в помощи?

Миша коротко кивает.

— Теперь же вы больше не можете оставаться одна… По словам вашего врача, за последние месяцы вы не раз падали, и однажды после такого падения вам даже потребовалась краткая госпитализация. Вы испытываете головокружение, это частично объясняет ваши опасения и трудности с самостоятельным передвижением.

Миша снова едва заметно кивает. Дама перелистывает документы.

— Вы бываете на улице?

— Иногда. Вместе с Мари. Раз в неделю. Раньше я гуляла по своему балкону, но теперь и это мне не под силу.

— Гуляли по балкону?

— Да, там-отсюда, как арестантка… По десять проходов, а когда я была в форме, то и по двадцать. Каждый проход — это десять шагов в длину плюс два в ширину, итого двенадцать, а вместе… сочтите, пожалуйста, сами.

Директриса смотрит на Миша и пытается понять, какова доля самоиронии в ее словах. Но никакой самоиронии нет и в помине, Миша гордится собой: сто двадцать шагов в день — это вам не шутки.

Директриса переводит взгляд на меня, словно передавая эстафету. Я подхватываю рассказ:

— Когда я навещаю Миша, непременно вывожу ее погулять, но… с каждым разом она робеет все сильнее. Боится снова упасть. К тому же уличная суматоха быстро утомляет ее.

— Вы рассматривали помощь на дому?

— Да, разумеется. Но проблема в том, что кто-то должен неотлучно находиться рядом. Миша больше не в силах оставаться одна. Ей страшно.

— А по ночам мне снятся… кошмары, — добавляет Миша.

— Я предлагала ей поселиться у меня, но она не хочет и слышать об этом.

— Ни за что на свете! Жить на шестом этаже, в доме без люфта… И потом, Мари совершенно не обязана заботиться обо мне!

Директриса вопросительно поворачивается в мою сторону, а я не отвожу взгляда от Миша и хочу, чтобы она тоже посмотрела на меня. Я жду, когда ее вылинявшие глаза поднимутся и сосредоточатся на моем лице.

— И правда, Миша, совершенно не обязана.

— Нет. Об этом и течи быть не может. Старики — тяжкая обуза. И потом, уже ничего не исправить. Я прекрасно понимаю, к чему все идет.

Директриса переводит взгляд с Миша на меня и осведомляется:

— То есть сейчас вы живете в доме мадам Сельд?

— Да, вечером и ночью я там. Днем, пока я на работе, с нею сиделка.

— Я позвоню вам, как только появится свободное место. Лечащий врач мадам Сельд подтвердил, что она нуждается в уходе. Думаю, вопрос решится в скором времени, но точных сроков не назову. Все зависит от… выбытия.

Директриса поднимается из-за стола. Миша смотрит на меня, ожидая моего сигнала. Я помогаю ей встать на ноги и взяться за трость.

Маленькими шагами мы выходим из комнаты.

Миша закрывает за собой дверь квартиры — дверь, которую она запирала и отпирала день за днем на протяжении многих лет. Миша понимает, что сегодня делает это в последний раз. Она хочет сама повернуть ключ в замке. Она знает, что больше не вернется сюда. Больше не включит телевизор, не разгладит покрывало на кровати, не вымоет сковородку, не задернет шторы в солнечный день, не повесит халат на крючок в ванной, не похлопает по диванным подушкам в попытке вернуть им давным-давно утраченную форму. Миша раздала вещи — мебель, кровать, магнитофон, посуду, тостер. Взяла с собой лишь несколько книг, фотоальбомы, три десятка писем да личные документы, которые выкидывать нельзя. Миша понимает, что снялась с якоря.

Мы с Миша входим в ее новую комнату. Меблировка здесь простая: кровать, тумбочка, стул, кресло, письменный стол, стенной шкаф. Термостойкий пластик, просто пластик, светлое дерево. Мягкие пастельные цвета. Все добротное, качественное, по стандарту. Миша усаживается в кресло, я раскладываю вещи. Она скользит взглядом по чистым голым стенам, по занавескам с узором в цветочек. Лицо у Миша хмурое, настроение мрачное.

— Не беспокойся, ты сможешь украсить комнату по своему вкусу. На стены повесим какие-нибудь фотографии, а на стол поставим красивый комнатный цветок в горшке.

— К чему все это?

— Чтобы стало поуютнее.

— И что изменится? Думаешь, картинки на стенах помогут мне почувствовать себя тут как дома?

— Ты права, Миша, это не твой дом, но это не повод считать, что тут плохо. Какое-то время тебе придется пожить здесь, а значит, постарайся глядеть на все веселее.

— Ну да. Придется пожить, — отзывается она с непонятным мне намеком.

Вид у Миша не ахти, глаза грустные. Неожиданно ее взгляд проясняется.

— Ты нашла в моей сумке бутылку?

— Какую бутылку?

— С виски.

— Да, она там. Но, по-моему, брать сюда спиртное не очень разумно, Миша, учитывая твои падения и прочее… Ты точно хочешь оставить ее у себя?

— Послушай, я делаю буквально один лоточек перед сном, выпиваю крошечный стаканчик: такая доза меня не убьет. Поставь, пожалуйста, бутылку в шкатулку. Не очень высоко и не очень низко, за одежду, будь любезна.

— Ты уверена, что это разрешено?

— Не особенно. Но мне клевать. Я все-таки не в армии.

Я вытаскиваю бутылку, которую специально не вынимала из сумки, пока Миша сама не напомнила, и пытаюсь убрать ее в шкаф. Миша протестующе машет рукой.