Благодарение. Предел

«Да что это такое? Ну девка и девка, как все… Неужели и мне надо убегать, как Ивану? Нет уж, пусть другие разбегаются, а я крепости не сдаю, я — Кулаткин!»

XVI

Мефодий свободнее вздохнул, избавленный судьбой от фальшивых семейных пут, — унесла их с собой в могилу Агния. И даже кощунственное сравнение возникло однажды у него, вроде того, что захоронили лошадку немудрую вместе с тем арканом на шее, который давил горло и ему, Мефодию. Но он гневно прихлопнул этот образ, неизвестно каким черным ветром занесенный в его добротное сознание. И он горделиво веселел: не без его ласковой заботы созревала Ольга как личность. («Есть мое в ней, есть!»)

Чувства личной странной привязанности к Силе Саурову (усилившиеся после того, как парень прислал ему гроб), упрямое и любовное желание приподнять Ольгу, как оправдание недаром прожитой жизни, слились в нем в решимости, и он исполнил свою задумку незадолго до освобождения от директорства — Ольгу поставил управляющей овечьим отделением, а Саурова — конским. И хоть парторг Вадим Аникин и сам Ахмет Туган, оказалось, вынашивали ту же мысль насчет молодых, главным считал он себя. («Выдвигать легко, а ты попробуй воспитать, да еще в столь сложных обстоятельствах!»)

Но как только райком утвердил это решение, радость Мефодия поубавилась и шаг его показался не столь значительным, а самым будничным — везде и всегда выдвигают молодых. Открытия не сделал, никого не удивил. Оставалось ждать особой признательности выдвиженцев, но они, по своей недогадливости, помалкивали. Уж не черная ли неблагодарность за пазухой у них?..

Строили они дорогу, чтоб соединить отделения — овечье и лошажье. Под вечер Мефодий дал крюка, выехал на эту дорогу — ничего, камнем уложена. У речки Сакма встретил Ольгу и Силу; глаза их накалены боевитостью, спорили: кому мост перекидывать через Сакму-реку?

Польстило ему: за советом обратились.

— Так, так, значит, и вам дорожку перебежала эта самая Сакма? Ишь, и речушка-то немудрая, а что делает с людьми, а? А я-то думал, только мне она портит кровь: пролегла поперек пути… Понимаете, ребятишки, канал мой и Сакма-лягушатница скрещиваются под прямым углом. Вот и думаем с инженерами-стратегами: канал перекинуть через Сакму-злодейку или ее взять в двухочковые трубы, а канал под нее пробить, а?

— Вам попроще и полегче с техникой-то, — сказал Сауров, ревниво настороженный поигрывающим голосом Мефодия.

Щедрую ласковую широту раздвигала в Мефодий вновь обретенная своевольная и вольготная жизнь и уж несло его воображение… Покропят сумерки огоньком на окна, усядутся перед вечерней трапезой полевики, скотники и канальщики, неторопливо жуя пищу, как быки на лежке, а он, сбросив пропахшую потом, как хомут, одежду, подъезжает на машине к ее домику. И пойдут сладостно виться в одну веревку ласка и дела… «А как дальше-то? — Шепотливый голос этот смелеет в душе лишь после того, как довольная усталь расслабляет мускулы и голова опустошенно и просторно похолодает, и покажется плоское донышко в неизвестном доселе тайнике. — Не обмелела ли молодая ярость? Не смуреет небо к исходу дня? А если это так, пусть поярче вспыхнет закат… а там уж можно сойти под горку, ощупывая вязкую сутемь… Но до этого далеко!..»

Мефодий грозно блеснул глазами на Саурова, чтоб не быть смешным своей увядающей размягченностью:

— Врешь, джигит! Попроще… как бы не так. Будь я на твоем месте… за одну бы ночь перекинул мост на Ольгину сторону… сам бы лег через речку заместо моста: ездите по мне, я и этому рад…

— А прочен ли мост из тебя-то? — сказала Ольга. — Не верится.

— Так это я по старости начал выражаться словами Ивана… Я даже стихи запомнил. — Мефодий, видно боясь уронить себя стихами, произнес их нарочито громко, кривя губы:

Ведь не все, что я мог, то обмерил,
Ведь сбивался с пути, как слепой.
И остуженной совестью верил,
Что тебя уведу за собой…

Конечно, стихи стихами, — продолжал Мефодий, — самим вам не построить долговременный мост: половодье снесет… — Он расчетливо и хитро, поучительно и немного мстительно озабочивал молодых, чтобы не думали, будто жизнь только тем и занята, как бы поровнее выстелить перед ними радостную дорожку.

Знал он наверняка, что, несмотря на свою административную независимость от местных властей, райком различными способами убеждения, жалоб верхам принудит его строить мост (не этот овечье-лошадиный, а для тяжелого транспорта). «Пока юные деятели не поплакались там, надо мне заприходовать их капиталец, силенку, симпатию — тоже немаловажно! — прикидывал Мефодий, пока что в лад с ними раздумчиво горюнясь, покусывая травинки, как и они. — Дам воду или повременю — от меня зависит» — эти мысли, пусть малость демагогические, укрепляли Кулаткина в столкновениях с совхозскими — с Аникиным и Ахметом Туганом, а теперь вот и с молодыми. На всех он глядел как бы со стороны, глазами канальщика-благодетеля.