Благодарение. Предел

Любит и умеет парень показать свое удалое табунщицкое превосходство в райцентре над служилым и обучающимся молодняком. Подъедет на коне к скверику на берегу Сулака, скалит зубы с какой-нибудь девчонкой, модная коричневой замши куртка на одном плече, с кудрявой головы сдвинута на затылок белая войлочная шляпа. Так и гуляет вдоль скверика, и конь ходит за ним, косясь такими же диковато сильными глазами. Сауров — загляденье девичье. Многие искали дружбы с ним, а он строговато ласков со всеми заневестившимися, выделял лишь ее, Ольгу, с особенным достоинством. Думалось ей, что летошней ночью в Егерском, когда Сережка дурачился с Настей, а она, Ольга, сидела у костра, а Сила спал в сухой теклине, она до самого ядрышка раскусила себя и его. И все-таки с тех пор Сила стал ей необходим. Она радовалась слухам, будто управляющий кумысным Беркут Алимбаев сватает его в свои заместители и будто бы Сила пока еще раздумывает, не двинуть ли ему по какой-нибудь другой дороге. Да и что ему торопиться, если жизни непочатый край?!

Мефодий и Иван опять заспорили с глухими намеками, и каждый лез в сердце Саурова за поддержкой. А тот выносливо молчал.

«Да как же я дошла-доехала до такой жизни, что судят-рядят меня?» — думала она без возмущения беззащитно, чувствуя — с нею могут сделать все, что захотят, потому что давно уж живет она в обмане. И если прежде казалось, что приснились ей в хвором сне слова матери никому не говорить, чьих она родителей дочь, то теперь уверилась: все это было, и не случайно она не порушила материнского завета. Сама о себе скрывала правду, и Алена тоже притворялась, считая ее своей внучкой. Чужая она ей. В пору отрочества редко тяготилась этим обманом: мало ли кто скрывает свою душу. Теперь она подозрительно всматривалась в лица людей, искала за их словами намека. Предчувствие развала жизни отравило горьким и злым беспокойством всю ее, даже сны.

Как ни скрытна была Ольга, все же намекнула утром бабке Алене о своем уже недевичьем положении и сказала, что едет в райцентр на свидание с летчиком, отцом своего будущего дитяти. На самом же деле никогда никакого летчика у нее не было, и о ребенке сказала на всякий случай: нынче нет, завтра будет. И в райцентр не ходила, а ждала Мефодия в лесу, у горы Николы и Сулеймана. Замаяла себя думами, а он не пришел. Ему теперь можно не приходить…

— Что вы судите-рядите Ольгушку? Сватаете давно просватанную. Есть у нее летчик, а вам-то, Мефодий Елисеевич, стыдно бы трепать языком, — сказала Алена. — Ответственный.

Но Мефодий, видно, уже не мог остановиться — заиграл кулаткинский норов.

— Он, летчик-то, самолетом спикирует на тебя, а ты чем отбиваться? Кнутом, что ли? — самодовольно подсмеивался Мефодий над Иваном. — А то еще схватит тебя, Ваня, за штаны, подымет выше облака и швырнет наземь. Будешь, как мокрый суслик, околевать…

— Будя вам! Сами не сноровисто живете, а туда же учить других прытки, — сказал Филипп. — Олька! Чего там спряталась? Садись вечерять. А вы помолчите, спокою нетути…

— Ну ты скоро, Олька? — Алена постучала в дверку. — Еда стынет.

Ольга вышла, озлобленно и дерзко улыбаясь. Все потупились под ее взглядом. Тяжело тянули молчание.

— Ну что ты, Елисеич, ни к стенке, ни к лавке? Садись за стол, — сказала Алена.

Он сердито переминался у порога. По лицу его прошла улыбка, застыла под усами.

«Сейчас возьмет и скажет: моя она! Ох, хоть бы не при мне… — смятенно ждала Ольга. — Скажет — убегу и не вернусь…»

Иван отвалился от жирного бульона, стал есть хлеб с водой.

— Тебе бы, Ванюшка, вечно пастушить, душа к скоту расположена, — сказала Алена, потом спросила Саурова, ест ли он махан.

— Все ем-ашаю, бабушка Алена. Начесночено, наперчено — ешь не хочу!

— Ну и ешь на здоровье! Бона какие кости-то у тебя, обрасти надо.

Ольга покосилась на него — сама не ела мяса летом и как-то побаивалась мясоедов. Мыла руки под рукомойником, все ниже клоня голову, сутулясь. Не сдержала подавленного рыдания. Мужики переглянулись, отодвинулись от стола и начали свертывать цигарки из махорки. Запахло крепким табаком. Мефодий пожевал губами.

— Оля, что ты, голубка? — сердобольно заговорила Алена, топчась вокруг Ольги. — Да плюнь ты… Все мужики не стоят одной твоей слезы.

Иван молча постоял около Ольги, махнул рукой, снял с гвоздя кнут и сумку, вышел. Вышел и Филипп.

Мефодий молчал, застегивая и расстегивая зеленую на молнии куртку.

Сауров выпрямился под потолок, вковал руки в тонкий в поясе стан.

— Ишь, походя суродовал жизнь и легко отряхнулся. От меня пеношник не скроется даже в банковском сейфе. Гляну в его глаза, — белолитыми зубами заскрипел Сила, вышагнул из кухни, паутинку смахнув с косяка кудрявой головой.

— Все наладится, Оля… — Мефодий стал утешать Ольгу. — Молодая, красивая… все впереди. Дорогой зоотехник, я за вами, дельце есть. Пойдем?

Снаружи просунулся по плечи в окно Сауров.

— Мефодий Елисеич, гнать бракованных лошадей или погодить? Гроза надвигается.

Кулаткин продолжал отеческим тоном учить Ольгу.