Благие намерения

- …И не пожалуешься?..

- …Н-ну, скарабеи, дела-а…

- А велико ли наказание, почтеннейший? - громко спросил кто-то с левого борта. На той стороне тоже, оказывается, прислушивались к разговору.

- Судно и товары - в казну, - сухо отвечал хозяин, - я самих - на ртутные рудники, щиты зеркалить.

- Ох-х… - вырвалось испуганно сразу из-под нескольких повязок. Рудников боялись. Уж лучше на цепь в боевую каторгу - во тьме, духоте и вони толкать ногами перекладины ведущего барабана…

- Жаль… - звучно и задумчиво молвил Ар-Шарлахи. И выдержав паузу, пояснил в наступившей тишине, нарушаемой лишь скрипом щебня да поскуливаниями задней оси: - Жаль, что, будучи пьян в порту Зибра, прослушал я оглашение великого этого указа…

Хозяин заморгал и уставился на Ар-Шарлахи. Боязливо прыснул подросток за третьим брусом. На левом борту кто-то загоготал в голос.

- Нет, право! Божественная мудрость нашего государя подчас страшит меня, а подчас ужасает, - чувствуя приступ вдохновения, невозмутимо продолжал Ар-Шарлахи. - Посудите сами, сколько бы денег и войска потратил иной правитель, дабы смирить разбой в пустынях! Государю же это стоило пергаментного свитка и собственноручной подписи… Всего один росчерк - и вот он, долгожданный покой Пальмовой Дороги! Во-первых, ни единой жалобы. Во-вторых, кто же теперь даст себя ограбить? Отныне уже не купец будет бояться разбойника, но разбойник - купца…

- Ну, ты… осторожнее… - малость придя в себя, молвил с оглядкой хозяин. - Про государя-то…

Но Ар-Шарлахи и сам почувствовал, что пора закусить повязку.

- Удивляться величию мудрости - прямой долг подданного, - кротко заметил он и умолк.

Стало слышно, как на левом борту кто-то из скарабеев давится смехом.

- Ну вы, там! - гаркнул, озверев, хозяин. - На левом! Я вам сейчас похихикаю!.. - Он снова повернулся к Ар-Шарлахи. - Все хотел тебя спросить, досточтимый, - начал он не без ехидства. - А как же так вышло, что ты сам брус толкаешь? Сын владыки, три складки… Как же так? Ар-Шарлахи вздохнул.

- Жить-то на что-то надо? - нехотя ответил он.

- Так вам же от государя было жалованье положено… - вкрадчиво допытывался хозяин. - Не хватает, что ли?

Теперь взгоготнули разом оба борта. Каторжане любили такие представления. Оглянуться не успеешь - уже привал…

- Положено… - Ар-Шарлахи усмехнулся. - А чиновнику, который мне это жалованье привозил - как полагаешь, почтеннейший? - тоже ведь кушать хочется… Он мне прямо сказал: «Половину - тебе, половину - мне». Да и я тоже хорош: нет чтобы согласиться - пригрозил, что поеду пожалуюсь в предгорья. А он испугался, дурачок, что в самом деле поеду, ну и послал донос. Будто бы я и разбойник Шарлах - одно и то же лицо. Имена-то похожи…

- И поверили? - ахнул хозяин, с любопытством глядя на благородного каторжанина.

- Поверить - не поверили, а жалованья на всякий случай лишили…

- Да-а… - помрачнев, протянул хозяин. - Времена…

И как бы невзначай огладил широкую складку плаща на костистом своем плече.

Справа на горизонте чуть шевелился и подрагивал черный обуглившийся скелет военной каторги. Казалось, там, в зыбком красноватом мареве, выбирается из норы огромное насекомое. Чуть поодаль чернел еще один остов…

Даже не верится: всего пять лет назад отрекся от престола Орейя Четвертый и последний! Пять лет назад раскололась великая держава, засверкали в пустыне круглые, чуть вогнутые зеркала боевых щитов, запылали колесные парусники, и все оазисы вдоль горных отрогов Харвы отделились, ушли, прихватив с собой и Пальмовую Дорогу, имевшую глупость в общем угаре поддержать этих голорылых ублюдков…

Краешек хилой тени от матерчатой покрышки коснулся наконец лица, но это уже не имело значения. Вскоре каторга поскрипывая, вползла в настоящую плотную тень слоистого выветрившегося останца, за которым кончалась щебнистая пустыня Папалан и начинались белые, прокаленные насквозь барханы Чубарры. Поскольку судно принадлежало купцу, а не престолу, прикованных каторжан на нем не водилось - одни наемники. Скарабеи разбрелись по округе: кто принялся собирать обломки парусника, брошенного когда-то пылевой бурей на эту слоистую выветрившуюся скалу, кто направился с кожаными ведрами к выдолбленному в камне водосборному колодцу; из каторги вынесли жаровню, развели огонь. После неспешной молчаливой трапезы прилегли в тени, каждый на своем коврике. Кое-кто удалился за россыпи обломков - не иначе тайком помолиться верблюду по имени Ганеб. Остальные сделали вид, что не заметили отсутствия товарищей, хотя прекрасно знали: един Бог в Харве, вот уже год как един. Ему, и только ему, надлежит возносить теперь мольбы и благодарения.

Ар-Шарлахи надеялся вздремнуть, но тут рядом затеяли горячий и на редкость содержательный диспут о том, скольких человек мог вынести один верблюд. Тот же Ганеб, к примеру… Самым горластым спорщиком оказался старик каторжанин.

- Пятерых? - презрительно вскрикивал он. - А сорок не хочешь? Пя-те-рых!

- Да это что же они? С каторгу, что ли, были?