Благие намерения

Как вскоре выяснилось, в горестных своих рассуждениях судья ошибся дважды. Во-первых, он неправильно определил сроки, а во-вторых, повод к возмущению тени Ар-Аяфы подал не Хаилза, а, как это ни странно, Шарлах. Караванного всегда приводило в неистовство, если кто-то из его подчиненных болтается без дела. Он приказал выставить караулы на улицах, и вот, стиснув зубы, знаменитый разбойник с десятком своих людей отправился на рыночную площадь, до которой, впрочем, так и не добрался.

Несколько раз его окликали из-за глинобитных заборов, ехидно осведомляясь, почему он до сих пор не скинул повязку. Голорылый так голорылый, чего уж тут стесняться!.. Потом за маленьким отрядом увязался какой-то нищий и, шамкая, принялся стыдить главаря, поминая ему прежние налеты и нынешнее бесчестье. Сначала Шарлах старался не обращать на него внимания, но потом к процессии стали присоединяться посмеивающиеся зрители, и на улице стало довольно людно. Пришлось остановиться и цыкнуть на осмелевшего оборванца. Тот, однако, чувствуя поддержку толпы, не унялся, напротив, повысил голос и принялся уже не стыдить, а обличать. Тогда-то и были произнесены роковые слова, решившие судьбу тени Ар-Аяфы.

— Вот погоди, — пригрозил распоясавшийся нищий, — придет настоящий Шарлах — он вам всем покажет: и тебе, и дружкам твоим голорылым!..

Выдержкой Шарлах и в лучшие-то времена не отличался. Он взревел, выхватил из-за пояса тесак, и нищий опустился в пыль с раскроенным черепом. Это убийство послужило как бы сигналом. Толпа взвыла и кинулась на маленький отряд, тут же ощетинившийся клинками. К гавани удалось пробиться лишь шестерым, считая самого Шарлаха.

У досточтимого Ар-Мауры (да и у караванного тоже) сложилось впечатление, что восстание было подготовлено заранее. Слишком уж слаженно действовали мятежники. Откуда-то взялись главари, замелькали длинные, запрещенные указом клинки, стража, потеряв чуть ли не треть состава, затворилась в бараках, а стоящим в порту кораблям пришлось выдержать серьезный штурм. Нечего было и думать о высадке десанта, и караван, бросив на произвол судьбы стражников тени, пополз, отбивая все новые и новые наскоки, к выходу из порта. План караванного Хаилзы был прост: зайти против солнца и поджечь оазис боевыми зеркалами. Напрасно судья Ар-Маура и Шарлах умоляли его не делать этого — упрямый Хаилза и слышать ничего не хотел. Мятежники тоже прекрасно понимали, что их ждет, если каравану удастся вырваться из гавани, и последний их отчаянный натиск был отбит чудом. От внимания караванного не ускользнула еще одна странность: самым яростным атакам подвергся почтовик Шарлаха, вероятно, успевшего крепко досадить местным жителям, зато корабль Ар-Мауры прошел, можно сказать, беспрепятственно. Давя огромными колесами трупы бунтовщиков, «Саламандра» пронесла пятнанные кровью борта извилистым песчаным коридором и вывела караван в пустыню. А дальше досточтимый Хаилза даже не сразу поверил своему счастью: с юга под всеми парусами к тени Ар-Аяфы, сверкая тараном и страшными серпами, сияя позолотой нежно-розовой кормы, приближался боевой двухмачтовик с бьющимися по ветру ослепительно белыми рваными вымпелами. «Самум».

Встреча была настолько неожиданна, что ложиться в поворот не имело смысла. Знай Ар-Шарлахи о том, что сейчас творится в порту, он бы, конечно, бросил «Самум» правее и попробовал прорвать левый фланг развертывающегося каравана, с тем чтобы проскользнуть в мятежную гавань. Предстоящий бой казался ему заведомо безнадежным, но и уклониться от схватки не было возможности. Единственное мыслимое решение, атака на головной корабль, тоже не могло привести к успеху, поскольку караванный, конечно же, предвидел этот вполне естественный ход. Тем не менее Ар-Шарлахи приказал атаковать «Саламандру».

Приказ этот выполнен не был по вине Алият, храни ее и впредь разбойничья злая луна! Увидев среди атакующих знакомый почтовик, Алият обезумела, кинулась с палубы в рубку и, оттолкнув одного из разбойников, стала за штурвал сама.

— Шакал!.. — завизжала она и, оскалившись под повязкой, налегла на рогатое рулевое колесо. — На своих? С голорылыми?

Ар-Шарлахи хотел отшвырнуть ее прочь, но вдруг почувствовал такую тоску и безнадежность, что махнул рукой и отступил. Все это уже не имело ни малейшего значения. Он проигрывал бой в любом случае.