Black & Red

Если честно, совместный сеанс в связи с этим потерял свою значимость. Но, как говорится, думы думаются, а руки делают. Чтобы подготовиться и направлять сеанс в нужное русло, Деметриос даже набросал себе небольшой план, выделяя ключевые аспекты в отношении каждого из трех участников сеанса. Например, для Владимира Жуковского этим ключевым аспектом оставалась повесть Гайдара, Деметриос не поленился снова и снова пролистать «Судьбу барабанщика». Как глубоко проросло сквозь взрослую желчную натуру Жуковского то, что было посеяно в далеком детстве – отсутствие родительской любви, соперничество с братом, жажда сравняться с ним, превзойти его и как следствие – горячее желание совершить некий поступок. Мальчишеская тяга к геройству? Деметриос напрямую связывал для себя этот самый «синдром барабанщика» (так он окрестил то, что наблюдал у Жуковского) с нынешней эмоциональной неудовлетворенностью своего пациента. Ему казалось, что он уже ПОЧТИ ПОНИМАЕТ его проблему, для окончательного анализа надо совсем немного – несколько сеансов, бесед.

Но на этот совместный сеанс Владимир Жуковский не приехал. Не явился и Гай.

Когда время «джентльменского» ожидания истекло, Деметриос вышел в приемную. Вид Евгения Ермакова выражал скуку.

– Больше никого нет, Игорь Юрьевич, – сказал он. – Что, все отменяется на сегодня?

Деметриос колебался – может, и правда отменить все?

– Не будем ничего отменять, вы же приехали, Женя, – он наконец принял решение. – Я не понимаю… Мы же в прошлый раз договорились. Никто из них не звонил, не отказывался. Ну-ка, я сейчас им позвоню сам.

Деметриос взялся за телефон, но позвонить не успел. Раздался звонок снизу.

– Ну вот и они, просто опоздали. – Деметриос нажал «входную» кнопку на столе секретарши.

Торопливые шаги по лестнице, дверь приемной распахнулась. И Деметриос увидел жену Жуковского Оксану.

– Вы? Добрый день, а… а где же Владимир?

– Он не у вас? – Оксана задыхалась: лестница, видно, далась ей нелегко.

– Нет, мы его ждем.

– Можно мне поговорить с вами, доктор, – она оглянулась на Ермакова, – наедине?

Деметриос пригласил ее в кабинет.

– Игорь Юрьевич, я не знаю, что происходит, объясните мне, как врач, как психолог – что с моим мужем? Он душевнобольной? – выпалила Оксана.

– Ну, дорогая моя, с чего вы это взяли.

– Но он ведет себя чудовищно, он… он так изменился, я просто не узнаю его в последнее время.

– Успокойтесь, ваш муж совершенно нормальный. – Деметриос, видя ее состояние, сразу же взял с ней тот добродушный успокаивающий тон, каким асы психоанализа разговаривают с нервными пациентами. – Просто у него сейчас трудный период в жизни. Так совпало, и никто в этом не виноват, в том числе и вы, и ваш брак.

– Объясните же мне, прошу вас.

– Видите ли, дорогая моя, – Деметриос прошелся по кабинету, – мы провели с вашим мужем несколько сеансов. Ваш муж – типичный представитель своего поколения. А чтобы понять Владимира, надо понять это поколение в целом, в разрезе, так сказать, общей проблемы. Вашему мужу сорок два года. Дело не только в пресловутом кризисе среднего возраста. Дело еще и в том диссонансе, который испытывает сейчас все поколение нынешних сорокалетних. А диссонанс этот сводится к… Знаете, для себя я окрестил этот психологический феномен «синдромом барабанщика». С легкой руки вашего мужа, кстати. Вы читали повесть Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика»?

– Девчонкой, школьницей, а при чем тут это?

– Для вашего мужа эта повесть с ее героем Барабанщиком как некий стержень, на который все нанизано. Детство и пик взросления поколения, к которому принадлежит ваш муж, пришлись на семидесятые годы. Знаете, для ребенка воспитание в рамках советской идеологической системы не могло пройти бесследно. Все, что закладывалось, все, что вбивалось в головы, что входило в сознание – оно и сейчас там, внутри. Все это есть, оно никуда не делось. Это как религиозное воспитание у тех, других, дореволюционных поколений. Это некий базис, на котором все потом строилось. А строилось ведь так много нового. Мир резко изменился, вроде бы изменился и характер. Он приспособился. Если хотите знать, то поколение нынешних сорокалетних, по моему мнению, самые настоящие, изощренные приспособленцы в хорошем смысле этого слова. Они смогли приспособиться к миру, который стал другим. Но который был совсем, совсем другим, когда они были детьми, когда все только и закладывалось, когда формировался их характер.