Бюст

Потому что после завтрака отец и сын поехали к массажисту, к хирургу и заехали на отцовскую работу (Петя любил болтаться в редакции), а когда они возвратились, бабушка испарилась. На столе в гостиной лежала записка: «Уехала в Новосибирск автобусом пораньше. Сосницына».

Чуть позже подоспевшая Лариса обнаружила в спальной, в шкафу купленные вчера бабушкины обновы и пакет с деньгами. Она пересчитала их — в пакете было девяносто восемь тысяч. Недостающие две тысячи найдет у себя под подушкой Петя, укладываясь спать.

Все-таки унизила, ткнула напоследок, изобразила. И ста тысяч при своей жадности не пожалела!!!

Обсуждать тут было нечего, но нервы у Сосницыных сдали, и к вечеру они поругались. Лариса дала тому обычный повод, сладостно, рептильно поговорив по телефону с очередным потенциальным потомком Ермака. Через пару недель Сосницын намеревался взять с него дань без всякого жеманства и милосердия. Снова Лариса путалась под ногами. И снова Петя их помирил.

Наступил вечер. К Измайлову с этим не пойдешь, и неделя еще не прошла. Игорь Петрович пошел в гараж, пил там под музыку водку и читал накопившиеся досье. Паскудно, скучно. А заказать меня не посмеют, себе дороже, подумал он, я защищен и играю по правилам. А машину свою я сожгу сам, когда нужно будет.

И вдруг грохнул недопитую бутылку об стенку и крикнул: Бабушка приехала! Бабушка уехала! (Какой-то фильм?).

Успокоился и трезво сказал: — «Досюль жил-был царь на царстве, на ровном месте, как сыр на скатерти». А теперь, Игорь Петрович, сыр кончился.

В воротца засунулся сосед по гаражу — веселый прокурор: — Ты чего кричишь, Игорь Петрович? Голову капотом прищемил? Ранен? Смотри, тебе под пятьдесят — шкура толстая, как у бегемота, да раны уже не затягиваются.

— Ногу, — ответил Сосницын, поднял ногу и потряс стопою.

Он не заметил, как прокурора сменил Петька. Прокурор превратился в Петьку.

— Отец, ты здесь, в берлоге? Ты выпил? Из-за бабушки? Из-за мамы?

— Почему я не могу просто выпить, — ответил Игорь Петрович.

— Не ври. Пойдем домой? Мне надо с тобой посоветоваться.

Не ври? Двор блестел, крапал мелкий чернильный дождик. Отец обнял сына за плечи и шел на полусогнутых ногах, делая вид, что ранен и сын выводит его из огня. Сын принял игру. Терпите, товарищ майор, нам близко, вон в тот лесок.

— Эх, Петя, когда мне было четырнадцать лет, мне не с кем было посоветоваться, — сказал Игорь Петрович.

7

Сапожник Ты Фа Сян жил двойной жизнью. Первая день за днем тянулась от рассвета до заката, когда он добросовестно тачал или чинил обувь, имея обширную русскую клиентуру, давным-давно вытеснив из округи двух русских и трех китайских конкурентов. Эти китайцы хотели его побить, но он не дался и побил их сам. Дела давно минувших дней.

Вторая жизнь начиналась в сумерки. Несколько раз в месяц с наступлением темноты Ты умывался с мылом, брился, переобувался, меняя деревянные колодки на кожаные поршни, брал в руки суму, клал в нее два-три аптекарских флакона и тесак в ножнах и выходил из мастерской. Он двигался очень осторожно, ступал неслышно — ему не нужны были свидетели его тайных походов в Новый город.

Так было и сегодня.

А в это время из домика в Модягоу или из дома в Новом городе навстречу ему выходила очередная русская женщина цветущих лет. Она шла навстречу судьбе, спотыкаясь, пугаясь теней и малейшего древесного шевеленья, и опустившийся туман затыкал ей ноздри, оседая капельками на ее холодном носу.

Китаец вышел к решетке парка железнодорожников и замер, озираясь по сторонам. Он был как злобный ирокез-разведчик в девственном лесу. Только одетый.

Тишина, туман, сиреневая луна. Далекий фонарь. Он чего-то ждал и пока убивал время. Уверенный, что его никто не видит, Ты принялся за гимнастику: приседал на одной ноге, размахивал руками, замирал в различных позах, изображая то тигра перед прыжком, то взлетающую птицу, то, кажется, японского офицера — надменного, готового лопнуть от своей надменности.

А потом — потом достал тесак и стал рассекать им туман, резать его и колоть! Особенно ловко у него получалась косая атака снизу вверх — справа налево. Смертельный удар Потрошителя!

— Да это у него ритуал такой людоедский! — потрясенно прошептал Пьеро Аляске. Они — Пьеро, Аляска, Бестер и Понеже — следили за китайцем из-за решетки, стоя в кустах акации и сжимая дубинки в трясущихся руках. Мальчиков бил озноб, волосы у них дыбились. Нестерпимо хотелось писать.

— Это он г-готовится! — шепнул Сенечка Осе, стуча зубами. Они — Тариэл, Хунхуз, Коперник и Чика — прячась за орехом, выглядывали из переулка, по которому крались вслед за китайцем. У них тоже волосы встали дыбом и т. п., они тоже едва не уронили свои дубинки.

Чуткий китаец снова замер, озираясь. Он что-то услышал — но мало ли что могло шипеть или скрипеть в стремительно остывающем городе?

Ты Фа Сян спрятал тесак в суму и стал ходить вдоль решетки, по десять шагов туда-обратно.