— Не только я. Они тоже участвуют в своем воспроизводстве. И я не могу изменить законов, определяющих их деятельность. С тех пор как появились первые компьютеры, люди делали следующее поколение более совершенным, чем предыдущее. Потом ДМ стали сами себя совершенствовать. Появились блоки целесообразности, вторичного контроля, самоанализа, сверхдальнего прогнозирования. Я могу требовать от ДМ еще большего совершенства задуманной модели, но не возврата к примитиву прошлого. Это равносильно тому, как если бы мы взялись выращивать в нашем обществе людей каменного века.
— Я с детства не люблю лекций, Дэви. Объясни толком, почему мими не может быть солдатом? Ведь из людей мы их делаем, и очень неплохих…
— Вы забываете, что люди производятся другим путем.
— Какая разница?
Существенная. Из человеческого детеныша можно вырастить кого угодно, даже убийцу. А у мэшин-мена не бывает детства. Он рождается с готовой, заложенной в него программой. Он может лишь обогащать ее за счет новой информации, но не обеднять.
— Но программу составляешь ты. Измени ее!
— Пора, когда программа зависела только от конструкторов, давно прошла. Мы даем только общую идею, основную целевую установку. Все остальное они делают сами.
— Значит, ты дал идиотскую целевую установку. Дай другую!
— Поймите, генерал, что если мы отменим основной принцип деятельности мими, они станут опасными для всех людей на Земле, и для нас с вами в том числе. Живым солдатам вы можете внушить, кто их враг, а кто друг, кого нужно убивать, а кого охранять. С мими это невозможно.
— Не понимаю. Какой такой у них принцип?
— Смысл его сводится к одному требованию: помогай людям, но ни в коем случае не причиняй им вреда.
— Глупый принцип. Очень глупый…
— Но только он позволяет нам продавать их с уверенностью, что они не наделают бед.
— Неужели ты не волен убрать к дьяволу все эти блоки, которые тут перечислял? Вставь один: «Выслушал — выполняй!» Нам не нужны интеллектуалы. Их хватает среди живых людей, и от них все беды. Пусть твои мими ни о чем не думают и только исполняют. Думать за них будут другие.
— Все, что можно сделать для их оглупления, я уже сделал по требованию Уорнера.
— Это совсем другое. Тогда ты работал на торговцев, а сейчас должен потрудиться на генералов. И пусть тебя не пугает, что мими-солдаты станут опасными для людей. Мы их надежно упрячем до нужного дня. Выпустим потом, против кого следует, и они сделают свое дело.
— Простите, генерал, но я хочу задать не совсем тактичный вопрос. Почему вам недостаточно для ваших целей тех солдат, которых вы делаете из людей и сами считаете неплохими? Разве они не справлялись с ролью исполнителей?
Боулз поднялся, подошел к хрустальному коктейлингу, долго выбирал среди сменявшихся бокалов напиток по вкусу, медленно выпил, включил проектор общего обзора, скользнул взглядом, по разным уголкам мира, выключил и снова опустился в кресло.
— Ты, конечно, слышал о провале заговора Гудимена. И заключение моей комиссии тоже знаешь… Мы с тобой близкие люди, Дэви. Ты муж моей дочери и родственник по бизнесу. Буду с тобой откровенным. В заключении комиссии — ни слова правды… Не смотри такими глазами. Пора тебе стать мужем и в политике. Это был заговор не одного человека, а хорошо продуманная и подготовленная операция. И в последний момент она провалилась… Почему? Потому что люди ненадежны, Дэви. Даже самые верные из них могут подвести. На них влияют разные случайности, болтовня агитаторов… Не знаю, что случилось с Гудименом, но его предательство — лучшее доказательство зыбкости планов, которые строятся на людях.
Торн слушал, не скрывая ошеломленности. Гангстер совершил предательство… Кого он предал?.. Боулза… Значит, заговор был задуман…
— Пора тебе понять, Дэви, — продолжал Боулз, — что наше время истекает. Я имею в виду историческое время. А все потому, что управление этим временем мы выпустили из рук. Выпустили давно. Теперь враги нашего общества, наших традиций, наших свобод готовы схватить нас за горло. Историю делают люди. Энергичные, решительные, чувствующие ответственность за будущее своих детей. К счастью, в нашей стране такие люди еще остались. Их немного, но у них хватит и смелости и оружия, чтобы внести по рядок в ход истории… Скажи мне, ты способен отказаться от своего благополучия, от своего права быть более богатым, более могущественным, чем другие — менее одаренные и менее предприимчивые люди? Может быть, и ты, как миллионы других олухов, уже примирился с тем, что лишишься своих возможностей подняться над остальными, своих доходов, жилищ, машин? Неужели и тебе безразлично, как будут жить твои дети, которых, я надеюсь, Сю народит?
— Я не думал, что такие вопросы могут возникнуть, — испуганно прошептал Торн.