Битвы орлов

Михайла Михайлович был убежден, что всякая власть должна проистекать из воли народной, но подобное государственное устройство есть цель, вполне достижимая, однако отстоящая слишком далеко от нынешнего местоположения России. Он с прошлой осени составлял план преобразований, способных хотя бы приблизить эту цель. С одной стороны — увеличить свободу, с другой — ограничить произвол. Поставить просвещение и таланты на службу государственных интересов, сделать аристократию блюстительницей законов, как в Англии, а законы — едиными для всех, как в Кодексе Наполеона.

Александр всегда радовался составлению прожектов, однако скучнел, как только требовалось перейти к их исполнению. Мало запрячь в воз лошадь, нужно стронуть его с места и довезти по назначению, а для этого, возможно, придется и хлестнуть лошадь кнутом, вот в чем загвоздка. Наполеон — человек иного склада, его стихия — действие. Но он слишком торопит перемены, чтобы они успели свершиться при его жизни, заставляет лошадь нестись с места в карьер, выбирая для воза самую короткую дорогу, даже если она вся в кочках и рытвинах. И что же? В Великом герцогстве Варшавском его Кодекс приняли в штыки, потому что в спешке он был весьма дурно переведен на польский язык и самые судьи, коим предстояло им руководствоваться (по большей части малограмотные невежды), ничего в нём не поняли. Кроме того, среди природных поляков не нашлось людей, мало-мальски смыслящих в делах управления и особливо в финансах, а потому пришлось вернуть в правительство пруссаков, изгнанных со службы новыми властями, или прислать саксонцев, а вместе с ними вернулось и прусское право. Шляхта же хотела восстановления коренных польских законов и новые, французские, сумела повернуть в свою пользу; крестьяне не смогли воспользоваться дарованной им свободой и по-прежнему ходили на барщину, не имея денег для выкупа земли. Среди депутатов сейма преобладала шляхта, не дворяне прокладывали себе туда дорогу по золотому мосту, Сенат же и вовсе назначался саксонским королем Фридрихом-Августом, Великим герцогом Варшавским. Неделю назад, на открытии сейма, он произнес речь на польском языке, подчеркнув, что был возведен на трон своих предков "Провидением и победоносной десницей великого Наполеона". "Герцогство Варшавское, король саксонский, армия польская, монета прусская, кодекс французский" — долго ли просуществует сей камелопард? Только бы не повторить тех же ошибок в Финляндии, ведь и здешнему сейму предстоит решать вопросы о войске, налогах, монете и государственном совете.

Заседание закончилось. Начался бал.

Александр любил танцевать: это гораздо лучше, чем заниматься делами. Фигуры давно разучены, ноги скользят сами собой, нужно только слушать музыку, а дама повинуется движениям кавалера. Всё просто, легко; шведская кадриль состоит из французских па, и это никого не скандализирует. Среди шведок есть хорошенькие; он привычно ловит восхищенные взгляды. Прямо ему под ноги шлепнулся веер; Александр наклонился, поднял его, сложил и убрал за пазуху. Девица в белом платье и кудряшках замерла, смутившись и не успев убрать протянутую руку; Александр поклонился, взял ее пальчики своей рукой в лайковой перчатке, пригласил на тур вальса… Недурна, очень недурна. Простодушие пленяет больше, чем кокетство. Ульрика Мёллерсверд…

Стройные женские голоса исполняли нечто полудуховное, полусветское; множество свечей озаряли напряженные от усердия лица и окруженный ими гипсовый бюст императора; пахло свежей хвоей. Александр остановился и дослушал до конца, а затем сделал хору французский комплимент. Как трогательно.

На следующий день он вновь проследовал в церковь вместе с русскими герольдами и чиновниками, меж выстроенных войск; депутаты сейма дожидались его там, чтобы принести присягу. Когда это было сделано, финляндский герольд провозгласил постановление в Финляндии нового великого князя; снаружи грохнули пушки, в церкви заиграл орган. "Да здравствует Александр!" сопровождало императора до самой квартиры. После обеда он сел в открытые сани и уехал в Гельсингфорс.

"Сим магистрат имеет честь сообщить, что за последнюю неделю никаких особых происшествий в городе не случилось", — говорилось в рапорте, отправленном в тот же день из Борго ландсгевдингу Нюланда.

***

На балу играла музыка Петербургского гвардейского батальона — другой в Або не нашлось. Танцорами тоже были русские офицеры и чиновники: вся местная молодежь уехала на войну. Набеленные и нарумяненные супруги почтенных мужей, замаскировав свои тридцать пять лет кружевами, лентами, жемчугами, цветами, отправились в последний полет бабочки, придерживая рукой шлейф по-провинциальному длинного платья. Девы застенчиво краснели, встретив пристальный взгляд, и опускали голубые глаза на кончики остроносых туфель, не забывая улыбаться.