Многое, очень многое изменилось. Немало джентльменов покинули кухонные тусовки. Кто-то поселился в дальних краях и общается с друзьями в ЖЖ. Кто-то ушел в мейнстрим, в карьеру. Кто-то — из жизни, от инфаркта или колес бешеной тачки, когда похмельным утром, покачиваясь, переходил трассу.
А может, и это не главное. Она захотела вернуться в прошлое, когда под щемящие песни и вино, казалось, так мало было нужно, чтобы произошло чудо: хорошие люди однажды не струсят и выйдут на площадь в назначенный час, полковник Васин наконец-то потушит горящий поезд, спящая красавица — Родина-уродина — наконец-то нас полюбит, сволочи покаются, и к власти придет добрый и хороший народ. И жизнь наладится, оставшись такой же душевной, как при социализме, и станет такой же комфортной, как положено при капитализме.
Мечты не сбылись, а жизнь наладилась, но как-то странно. Выпивать стало можно в заведениях, споры, точнее, срач, продолжились в ЖЖ. Выйти на площадь в назначенный час было не так просто, как в 90-е, но относительно безопасно: больше 15 суток за это не давали. Заодно выяснилось, что на кухне самое естественное занятие — готовить пищу. Остались такие вот редкие заповедники, как у Горыныча. И кто сказал, что в них сохраняются самые лучшие представители вымирающих видов?
Между тем, Паша опять закатил монолог. Причем настолько серьезный, что даже гитару отложил.
— Ну что за вечная российская невезуха? Меченый дурашка Горбачев. Потом демократ-алкоголик Ельцин. Потом, по его протекции, застенчивый гопник-дзюдоист и собеседник Ганди — Путин. Потом президент-твиттер, любитель «Дип перпла» Медведев. И на кого мы променяли эту интеллигенцию? На фюрера с армейским ежиком, на все три ипостаси шварцевского дракона?
— Паша, заткни фонтан, — с тихой тоской сказала Татьяна.
— Я бы не сказал, что все так плохо, — заметил Комарицин. — Как говорится, в каждом свинстве можно найти кусок ветчины. Именно Миша Столбов — встряска, которая так необходима сегодняшней России. Маленькая проверка на жизнеспособность. Подозреваю, что она закончится печально, но лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
— Ага. Значит, все в канализационном болоте, но нашелся один мудрец и погнал волну. Кем был Путин? Директором большого хосписа по имени Россия. Комфортные условия, привычные слова, никаких резких движений и планов на будущее. Ну да, олимпиада, потом чемпионат. Это как в хоспис или какой-нибудь инвалидник приходят артисты мирового балета или цирка — пусть порадуется доходяга. И тут явился новый клоун-директор. Хоспису построиться! Марш-бросок на три километра. Вызывай следом труповозку, падаль с обочины подбирать!
Таня сделала то, что ожидала от себя меньше всего. Вылила на Пашу и его гитару кружку с чаем. Встала, извинилась перед Горынычем, направилась к дверям.
Сзади слышались рык и борьба. «Ты что, идиот, она же беременная!» — «А, пришибу, вместе с наследным кронпринцем!».
Не торопясь оделась и вышла в ветреную темень. Ветер был резок и мокр: то ли поднялся за полночь, то ли раньше не замечала…
Дошла до перекрестка, только тогда заплакала. Сквозь слезы заметила-расслышала, как рядом остановилась машина. Из нее вышел Батяня.
— Татьяна Анатольевна, зря вы так, — сказал он.
Генерал космических войск сошел с орбиты во втором часу. Не то, чтобы упал лицом в лимонные дольки, но очень уж было видно, что застолье ему в тягость.
Столбов распорядился отправить бедняжку домой, потом включил обычную связь. Отозвался лишь на Батяню.
— Все в порядке, Михаил Викторович, — сказал тот. — Нашлась, жива, здорова, невредима. Возвращаемся первым же бортом из Питера.
— Спасибо, — ответил президент. — Прости, что заставил побегать, как маленького.
Батяня ответил что-то про службу и дружбу. Столбов поблагодарил еще раз.
Просматривая прочие контакты, заметил, что Луцкий пытался связаться с ним четыре раза. Ему звонить не стал.
Допивать одному не было желания. Сел в кресло, опять посмотрел на трубку. Татьяна тоже пыталась позвонить, но говорить с ней не хотелось. Спать не хотелось тоже. В голову лезли все гадости прошедшего дня.
Оживил дремлющий компьютер — посмотреть набросок речи, написанной для утреннего выступления на Конгрессе. Тихий звоночек обозначил новую почту.
«Что это, объяснение думской провокации? Или рассказ о том, кто подбил Таньку совершить дурость?» — подумал, увидев привычный обратный адрес.
Оказалось, не то и не то.
«Я ждал достаточно долго и надеялся, что начальник вашей личной охраны сам расскажет вам о маленьких, или не очень маленьких преференциях, которые он научился извлекать из своего нового положения…»
— так начал свое послание Доброжелатель.
Глава 8