Битва за Рим

Обязательным домашним ритуалом был визит в детскую. Друз обожал пухлощекого смуглого мальчугана, именуемого Друзом Нероном, которому вот-вот должно было исполниться два года. Цепион же едва заметно кивнул своим дочерям, те в страхе прижались к стене и встретили отца молчанием. Обе были миниатюрными копиями матери – столь же темноволосые, большеглазые и большеротые, – очаровательными, как все невинные дети, однако папаша не проявил к ним никакого интереса. Сервилию (ей на днях должно было исполниться семь лет) многому научила порка, которой завершилась ее попытка усовершенствовать лошадь и гроздь винограда на картине Апеллеса. Раньше на нее никогда не поднимали руку, поэтому она испытала не столько боль, сколько унижение и научилась скорее изворотливости, нежели послушанию. Лилла была совсем другой: шаловливой, неунывающей, волевой и прямодушной. Порка была ею немедленно забыта, но не осталась без последствий: теперь отец вызывал у нее должное уважение.

Все четверо взрослых направились в триклиний, чтобы приступить к трапезе.

– Разве к нам не присоединится Квинт Поппедий? – спросил Друз у своего слуги Кратиппа.

– Он не предупреждал о том, что у него изменились планы, domine.

– В таком случае давайте подождем его, – предложил Друз, не обращая внимания на неприязненный взгляд, брошенный на него Цепионом.

Цепион, однако, не желал так это оставить.

– Чем тебя пленил этот страшный человек, Марк Ливий? – спросил он.

Друз окинул шурина ледяным взором.

– Некоторые люди задают мне тот же вопрос, имея в виду тебя, Квинт Сервилий, – произнес он ровным голосом.

Ливия Друза ахнула и подавила нервный смешок; однако, как Друз и предполагал, намек остался незамеченным Цепионом.

– И все-таки чем он тебе дорог?

– Тем, что он мне друг.

– Скорее он – присосавшаяся к тебе пиявка! – фыркнул Цепион. – Действительно, Марк Ливий, он ведь наживается за твой счет! Вечно заявляется без предупреждения, вечно просит об услугах, вечно жалуется на нас, римлян. Кем он себя возомнил?

– Италиком из племени марсов, – раздался жизнерадостный голос. – Прости за опоздание, Марк Ливий, надо было тебе начать трапезу без меня, ведь я предупреждал. Впрочем, у меня есть уважительнейшая причина: я стоял по стойке смирно, выслушивая нескончаемую лекцию Катула Цезаря о вероломстве италиков.

Силон присел на ложе Друза и позволил рабу снять с него обувь и, омыв ему ноги, натянуть на них носки. Потом он легко переместился на почетное место слева от Друза, именуемое locus consularis – «консульским»; Цепион расположился на ложе, стоявшем под прямым углом к ложу Друза, что было менее почетным, но объяснялось просто: он был не гостем, а членом семьи.

– Снова ворчишь на меня, Квинт Сервилий? – беззаботно осведомился Силон, приподнимая тонкую бровь и подмигивая Друзу.

Друз усмехнулся, глядя на Квинта Поппедия с куда большей симпатией, чем на Цепиона.

– Мой шурин вечно чем-нибудь недоволен, Квинт Поппедий. Не обращай на него внимания.

– Я и не обращаю, – сказал Силон, приветливо кивая обеим женщинам, сидящим на стульях напротив возлежащих мужчин.

Друз и Силон встретились после поражения под Аравсионом, когда землю покрыли тела восьмидесяти тысяч римлян и их союзников – главным образом по вине отца Цепиона. Дружба эта, зародившаяся при незабываемых обстоятельствах, с годами лишь окрепла; связывала их и озабоченность судьбой италийских союзников, в защиту которых оба выступали. Силон с Друзом являли собой странную пару, однако ни причитания Цепиона, ни пересуды уважаемых сенаторов этого союза разрушить не могли.

Италик Силон больше походил на римлянина, а римлянин Друз – на италика. У Силона были правильной формы нос, светлая кожа и волосы, горделивая осанка; высокого и прекрасно сложенного, его несколько портили лишь желтовато-зеленые глаза, похожие на змеиные и почти не моргающие. Впрочем, для выходца из племени марсов это было неудивительно, так как марсы поклонялись змеям и с детства приучали себя не моргать. Отец Силона был у марсов вождем; его сменил сын, которому на этом поприще отнюдь не помешала молодость. Состоятельный и великолепно образованный Силон имел все основания ожидать от римлян уважения, но те если не прерывали его на полуслове, то все равно взирали сверху вниз и относились снисходительно: ведь Квинт Поппедий не был римлянином и даже не пользовался латинским правом; Квинт Поппедий Силон был италиком, то есть существом низшего ранга.