Битва за любовь

Чуть не промолвив автоматически: «Вы очень добры», — Кэтрин взяла себя в руки. Она просто кивнула свекру и вышла из салона. Нервным движением взяла какой-то журнал из аккуратной стопки на столе, села возле лампы и начала листать его. Но она не могла читать, слишком перенервничала.

Этого человека ничем не пронять. Собственность — его мерило для всего, и, если у него когда-нибудь и были чувства, они исчезли, как и все другие человеческие слабости, которые он ухитрился разглядеть в себе в очень раннем возрасте; все они были задушены в его гонке к власти. Все, что принадлежит ему, должно быть суперкласса, даже его невестка.

Кэтрин была рада появлению гостей — пожилого графа-француза с женой и парижского банкира. Гости тоже были типичны для дома Верендера.

Прошло восемь или девять дней, и праздничное чувство ушло. Кэтрин знала, что теперь ей нужно заранее планировать будущее Тимоти. Ровно в десять тридцать на следующее утро она входила в удобную приемную доктора Филиппа Селье, а в тридцать пять минут одиннадцатого худенькая дежурная сестра лет тридцати пригласила мадам Верендер и мальчика пройти к доктору.

Филипп, в непривычном коротком белом халате с темными брюками, был сдержан, но ласково и долго разговаривал с Тимоти, проводя обычный осмотр. Он написал несколько слов на карточке, пока Тимоти одевался, с профессиональной любезностью провел к выходу из маленького медицинского центра на бульваре Нарбонн.

— Я по телефону сообщу результат вашему свекру, — сказал он сдержанно, когда они остановились в квадратном холле с мозаичным полом. Серые глаза понимающе посмотрели на нее. — Вы не хотите, чтобы я что-нибудь имел в виду, говоря с Леоном?

— Я не совсем понимаю…

Он пожал плечами:

— Вы сегодня с утра что-то бледны. Но я думаю, что со здоровьем у вас все в порядке. Я бы предположил, что состоялся следующий сеанс общения с Леоном.

— Вы очень догадливы. Спасибо за предложение, но я не знаю, в чем вы можете помочь — с вашим заключением о здоровье Тимоти, я хочу сказать. Разве что еще раз посоветовать Леону быть терпеливее.

— Я, конечно, об этом скажу. Вы сейчас прямо домой?

— Нет. Я в первый раз еду в Ниццу.

Вежливая улыбка.

— Завидую вам. Я вырос, зная Ниццу. Там так же хорошо, как и в Понтрие; она никогда не была для меня таинственной. Там оживленное движение; вы с шофером, надеюсь?

— Нет, но у меня есть компаньон. — Увидев, что Филипп кланяется маленькой накрахмаленной женщине с манерами герцогини, Кэтрин сказала: — Не буду вас задерживать. Спасибо, что приняли нас пораньше.

Филипп наклонился к Тимоти:

— Я забыл спросить у тебя о твоем Бини. Как он живет?

— Сегодня ему лучше. Спасибо, — вежливо ответил Тимоти.

— Разве он у тебя болел?

— Нет, но… вчера ему пришлось лезть на дерево.

— Бедняжка! Он ушибся?

— Он плакал.

— Ну, сегодня будь с ним поласковее. — Филипп медленно выпрямился и посмотрел на Кэтрин: — Вот как? — негромко спросил он, сразу все поняв. — Так вот что его заставили вчера делать, пока вы были у нас в гостях? Но почему вы ссоритесь с Леоном? На мальчике нет ни царапинки.

Она, пораженная, смотрела на него.

— Да вы такой же, как он! — с тихим бешенством проговорила она. — Вы все истолковываете только с физической точки зрения, как и он. Вы все здесь такие? Вы все не обращаете внимания на травмы детской психики, а заботитесь только о здоровом теле? Вы ведь доктор и…

— И обладаю здравым смыслом, — обрезал он ее холодно. — Возможно, у меня гораздо больше опыта общения с детьми, чем у вас. Первое приключение подобного рода кажется ужасным, но у организма достаточно резервных сил, чтобы справиться с этим. Вы видите, как мальчик играет на лестнице? Он ничем не отличается от своих ровесников. Он создан, чтобы противостоять внезапным страхам. Детство ведь бесконечная вереница их. Стараясь отгородить его от опасностей, вы ему вредите!

— Я не допущу больше опасностей, чем необходимо, пока он не будет готов справляться с ними, — быстро произнесла она. — Я уже давно поняла, что Леон совершенно бездушный человек, но надеялась, что хоть вы понимаете меня.

— Понимаю, и очень хорошо. Вы ведете себя, будто в ребенке — вся ваша жизнь. Это неправильно — и для него, и для вас. Вы еще очень молоды.

— Как раз о себе-то я и не думаю.

— А когда придет время подумать — что тогда?

Она никак не могла натянуть перчатку.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— А я думаю, что понимаете, — сказал он холодно. — В вашей жизни будет другой мужчина; несмотря на свой независимый вид, который вы выработали, вы — женщина того рода, которая нуждается в мужчине — в его любви и защите. Когда-нибудь думали, как он будет относиться к ребенку?

— Конечно нет.