Битва за Берлин последнего штрафного батальона

Максим заснул, едва успев донести голову до мраморного пола. Отключился моментально. Все осталось за бортом – отгремевшая война, кровоточащий гигантский город со всеми видами опасности, неуловимая 27-я дивизия, пропади она пропадом…

Ему приснилась мама, провожающая сына на войну – такая, какой он видел ее в последний раз в сорок первом году. Она сгорбилась, постарела, ее лицо избороздили морщины. Матери было только сорок семь, а казалась она глубокой старухой. Ее состарили беды: тяжелая болезнь отца – он умирал от рака желудка, передвигался с палочкой, бодрился, но уже не мог о себе заботиться; смерть брата – дядя Лёня погиб при бомбежке в поезде; проклятая война; а тут еще и сын шел на фронт… В сорок втором скончается отец – Максиму сообщат в часть, но приехать на похороны он, конечно, не сможет. Еще через полгода умрет мама… Максим будет рвать и метать, требуя у начальства краткосрочный отпуск, примчится в Москву с грузовой оказией, будет очищать от снега свежую могилку, превратившуюся за сутки в сугроб, тупо сидеть перед ней, глотать слезы, потом искать могилу отца…

Рядовой Гуськов тряс Коренича как грушу, катал его по полу – а Максим все никак не мог проснуться. Отнекивался, защищался, натягивал на голову фуфайку. Стонал: «Который час? Половина третьего ночи! Не может быть, какого дьявола? Недавно легли. Я еще немного посплю…»

– Коренич, просыпайся, растуды твою, чего ты разоспался, как хорек! Да что за командир у нас такой – всё давит храпака и давит… Вставай, демоны явились по нашу душу, командира требуют!

И вдруг до Максима дошло. Впервые он так вел себя на войне! Коренич подпрыгнул, сжимая автомат. Метро, полумрак, платформа, мирные жители еще здесь – а куда б им было деться. Колышутся тени штрафников – кто-то проснулся, остальные спали мертвецким сном. Из мутного электрического света проявлялись чужеродные фигуры. Несколько автоматчиков в плащ-палатках настороженно осматривали платформу. Приблизился офицер – довольно рослый, грузный, в фуражке, плотно надвинутой на уши. Плащ-палатка на плечах, погоны не видно…

– Вы командуете группой? – строго спросил он.

– Представьтесь, товарищ офицер, впервые вас вижу, – Максим откашлялся.

– Да чтоб вас… – офицер вполголоса ругнулся. – Майор Агапов, Управление контрразведки СМЕРШ 1-го Белорусского фронта, первый отдел. Посмотрите документы, если не верите.

«Ни хрена себе, – подумал Максим. – Первый отдел – агентурно-оперативная работа в центральном аппарате Наркомата обороны. Далеко же его занесло…»

У Максима тревожно сжалось сердце: «Эти демоны всегда некстати… ВЧК, НКВД, СМЕРШ, Министерство государственной безопасности… По наши души пришли!»

Внезапно он вспомнил один день в марте 37-го, когда от страха чуть не умер. Максиму было тогда девятнадцать, он учился на втором курсе, он возвращался со свидания с любительницей классической поэзии и поцелуев в парке, и жизнь казалась ему прекрасной и удивительной. И вдруг возле дома – «воронок» у подъезда, люди в строгой форме, ждут, курят… Максим знал, что за людьми приезжают, увозят туда, откуда практически никто не возвращается. Его ноги внезапно отяжелели, мозг парализовала мысль: «Это за отцом прибыли! Большой начальник на железной дороге, всегда найдутся завистники и злопыхатели, а народ нынче грамотный, строчить доносы и кляузы научился!» Максим встал за деревом, едва дыша от ужаса. Стиснул волю в кулак, шагнул к подъезду… сам не помнил, как прошел мимо курильщиков в шинелях, поднимался, с трудом переволакивая ноги через ступени. Двое в форме стояли на площадке его этажа и смотрели на Максима очень внимательно. «Так и есть, – окончательно скис парень. – Отец ведь ничего плохого не мог сделать, он душой и телом предан Советской власти, он работает на нее как проклятый всю сознательную жизнь!» Двое неохотно посторонились, продолжая прожигать его взглядами, Максим шагнул к своей квартире… И тут отворилась дверь соседней квартиры, и люди в форме вывели смертельно бледного Юрия Павловича – какого-то мелкого функционера в Наркомате тяжелой промышленности. Дверь захлопнулась, арестованный и конвой стали спускаться, на площадке у дверей остался лишь Максим, обливающийся ледяным потом. «Пронесло…»

Родители были дома, сидели тише воды, ниже травы: они прекрасно слышали, что творится за дверью.

Отцу несказанно повезло – не забрали в смутные годы. Но судьбу не проведешь – в тридцать девятом у него нашли рак, который не удавалось вылечить.

– Рядовой Коренич, – представился Максим.

– Рядовой? – опешил майор Агапов. – В вашей группе нет офицеров?

– Здесь все офицеры, товарищ майор.

– Да черт вас побери, – разозлился контрразведчик. – Почему вы выражаетесь загадками, рядовой? Что за подозрительной группой вы тут командуете? Нам некогда решать ваши ребусы, у нас срочный приказ…

«Это не по нашу душу, – успокоился Максим. – А по чью?»

– Отдельный штрафной батальон, товарищ майор… – несколькими сжатыми фразами Максим описал героическую летопись батальона майора Трофимова и злоключения, с которыми тот столкнулся в лабиринтах германской столицы.

– Ну и дела… – озадачился майор Агапов. – Ну что ж, проверять ваши слова нам некогда, будем надеяться, что вы не лжете, Коренич. Война кончается, немцы продолжают массово сдаваться. Но не все. Высокопоставленные гниды пытаются прорваться на запад – сдаться добреньким английским и американским союзникам. Наша задача – этого не допустить…

– Вы тоже выражаетесь загадками, товарищ майор, – перебил Максим.

– Ну, надо же, какими независимыми стали наши офицеры в сорок пятом, – усмехнулся майор. – Позволяют себе такое, что не позволили бы в сорок первом.

– Мы искупили свою вину, товарищ майор.

– Даже те, у кого ее не было, – подал голос подслушивающий Бугаенко.

– И долг перед Родиной перевыполнили, – проворчал Ситников.

– И пусть кто-нибудь скажет, что это не так, – ударно завершил Борька.

– Прекращайте нарываться, – разозлился майор. – Никто не умаляет ваши заслуги. Нам требуется помощь. Сколько у вас людей, Коренич?

– Со мной тридцать.

– Отлично. Со мной четверо. Было больше, но на Германштрассе мы попали в засаду, были вынуждены вступить в перестрелку… В трех пролетах отсюда, на запад по южной ветке кольцевой линии метро, есть вход в узловой бункер связи. Судя по данным разведки, промахнуться невозможно – есть там несколько характерных примет… Массивное сооружение с тремя ярусами ниже линии метро. Объект не укрепленный, но хорошо засекреченный. Имеется информация, что там скрывается одна фигура… м-м, в поимке которой крайне заинтересовано советское правительство… Ну, хорошо, – решился майор, видя, что Максим не отводит от него взгляда. – Вчера советские войска взяли цитадель в Шпандау – это запад Берлина. Не все знают, что это был исследовательский центр по изучению нервно-паралитических газов – в частности, зарина. Несколько информированных пленных независимо друг от друга подтвердили, что ведущий специалист института, известный в узких кругах доктор наук, состоящий, естественно, в СС, укрылся в бункере с ближайшими коллегами и ждет подходящего момента, чтобы улизнуть. Вы позволите не озвучивать его имя? Ведь существует же понятие государственной тайны. Не время тянуть резину, Коренич. Только внезапность… пока в бункере нас не ожидают. У меня приказ – и будь я проклят, если его не выполню…

– С четырьмя автоматчиками вам будет сложно, товарищ майор, – согласился Коренич. – Представляю вашу радость, когда вы на нас напоролись. Надеюсь, вы понимаете, что не являетесь моим непосредственным начальством? Формально я имею право не подчиняться вашим приказам.

– Формально – имеете, Коренич, – согласился майор. – Меньше всего хотелось бы вам угрожать… Послушай, лейтенант, – майор Агапов сменил тон и заговорил как нормальный человек. – Прошу тебя, помоги. Плевое дело, здесь час маршевой рыси по тоннелю. Фонари имеются. Свалимся внезапно – эти твари даже сопротивляться не будут. А теперь о твоей выгоде. Во-первых, благое дело для Родины – это же для тебя не пустой звук, верно? Во-вторых, вам все равно идти на запад, поскольку 27-я дивизия – я это точно знаю – дислоцирована в Шмаргендорфе, а это в двух шагах от нашего подземного городища. И в-третьих, Коренич, – Агапов сделал выразительную паузу. – Не стоит пренебрегать рукой помощи, которую может протянуть майор из 1-го отдела СМЕРШ. Соображаешь? Твои штрафники который день бродят неизвестно где… не возникай, я тебе верю, но поверит ли командование? Кто подтвердит, что вы героически штурмовали Берлин в составе чужого фронта, и все такое? Где те люди, что замолвят за вас словечко? Разбросала война, иных уж нет, а те далече. А в штабах и контрразведке достаточно дебилов, думаешь, будут особо вникать в условиях военного времени? Понимаешь мою мысль? Запомни, Коренич, майор Агапов помнит добро и обладает собственным кодексом чести – пусть он кому-то и не нравится…

– Максим, кончай выдрючиваться, давай подсобим майору, – подал голос Ситников. – Один хрен на запад идти, так лучше уж под землей.

«С чего он взял, что под землей лучше?» – недовольно подумал Максим. Не нравилась ему эта новая «подработка», он предчувствовал недоброе – но отказаться не мог.

– Хорошо, майор, ведите нас в свой тоннель. Надеюсь, знаете, что делаете.

– Отлично, Коренич, – обрадовался Агапов. – С твоим-то войском мы быстро зачистим эту протухшую «землянку».