Другое дело книжность, сотворившая среди наших предков грандиозную информационную революцию. Приходится признать, что усиленное распространение книжной культуры и грамотности пошло только с утверждением христианства и при явной гегемонии Византии, возобладавшей над более ранними влияниями западных и дунайских славян. Только в XVI веке наше национальное русское нутро вырвется, наконец, из-под гнета византийского канона и обретет самобытную неповторимость в искусстве, распустится экзотическим (с точки зрения человека нерусского) «вертоградом многоцветным». Чтобы через столетие подвергнуться жесточайшей контратаке на Соборе 1666 года, а еще через столетие попасть под новое духовное иго, на этот раз уже западного происхождения. И уйти в тень вплоть до эпохи историзма 1880-х годов, навсегда оставив незабываемый праздничный и фантастический след, источник вечного вдохновения в душе русского эстета и художника.
После массовой адаптации кириллической азбуки в Х веке, книжный поток разнообразного содержания на славянских языках хлынул на Русь отовсюду, в первую очередь из Византии и Болгарии. Под влиянием этих образцов начинают работать и собственно русские переписчики, в первую очередь великокняжеские, а там и монастырские. Лаврентьевская летопись рассказывает о главном из русских скрипториев раннего периода:
«И бе Ярослав книгам прилежа и почитая е часто в нощи и в дне; и собра писце многы и прекладаше от грек на словеньское письмо, и списаша книгы многы и сниска, ими же поучашеся вернии людье… насея книжными словесы сердца верных людей… Ярослав же се, якоже рекохом, любим бе книгам, многы написав положи в церкви святой Софьи, юже созда сам»[44].
Историк русской церкви Е.Е. Голубинский считал, что у Ярослава Мудрого могло работать не более 20 переписчиков книг. Так ли это, знать нельзя, но ясно, что этот скрипторий уже не был ни первым, ни единственным на Руси [45], иначе откуда бы он собрал «писцов многих»?
По общепринятому мнению, книги писались и переписывались именно при княжеских дворах, монастырях и церквах. Занимались этим, если можно так выразиться, канцелярские служащие, но преимуществено священнослужители и монахи. Последним это вменялось в обязанность: сохранился церковный Устав князя Всеволода Мстиславича начала XII в., в котором сказано, что если «поповский сын грамоте не умеет», то он превращается в изгоя[46], то есть выбывает, изгоняется из своего сословия.
Когда была написана первая русская книга-кодекс на пергаменте? Мы точно этого не знаем. Сегодня самыми ранними (рубеж Х-XI вв.) из сохранившихся кодексов принято считать Киевский миссал (листки, написанные глаголицей, перевод латинского миссала, т. е. чинопоследования обедни), а также кириллическую рукопись краткого Евангелия апракос (т. н. Савина книга, названная по имени упомянутого в ней попа). Но утверждать, что нет и не было ничего более древнего в этом роде, нельзя.
Существует древнейший общепризнанный шедевр русского книжного искусства: «Остромирово Евангелие», написанное в 1056–1057 гг. на пергаменте дьяконом Григорием для новгородского посадника Остромира, приближенного князя Изяслава[47]. Но нигде и никогда традиция рукописной книги не начиналась сразу с образцов такого уровня. Этому должны были предшествовать научение, опыт, практика, вызревание мастерства. Есть многие доказательства, что этот опыт начал накапливаться задолго до того.
Так, известна маргиналия новгородского священника Упыря Лихого, гласящая, что он в 1047 г. переписал глаголическую рукопись. Кроме того, в Реймсском Евангелии (национальная французская реликвия, на которой присягали французские короли) содержится часть, написанная кириллицей и представляющая собой Евангелие, привезенное во Францию той самой киевской княжной Анной, что вышла замуж в 1051 году за французского короля. Естественно, текст был написан до этой славной даты. Летописные сведения о скриптории отца Анны, Ярослава Мудрого (а он умер в 1054 году), подтверждают и без того ясное умозаключение.
Скрипторий Ярослава был в первую очередь ориентирован на формирование княжеской библиотеки, которая, возможно, располагалась непосредственно в храме св. Софии и насчитывала, по предположению историков, до 500 книг[48].