Правда, в Европе в XIV веке уже появляется первый живописный светский портрет (французского короля Иоанна Доброго), на двести лет обгоняя рождение данного жанра в России. Но это не значит, что портреты не писались на Руси. Пусть не на доске или холсте, но на фресках (например, в Софии Киевской) или в книжной миниатюре (великокняжеская семья в «Изборнике Святослава», Ярополк и его семья в «Трирской псалтыри») русские исторические светские персонажи изображались уже в XI веке.
Что можно сказать о прикладных видах искусства[26]? Общий вывод таков: ни в ювелирном деле (скань, зернь, чернь, финифть, т. е. выемчатая и перегородчатая эмаль, обработка кабошонов, общий ассортимент и качество украшений и т. д.), ни в резьбе по кости, ни в мастерстве оружейников и вообще кузнецов русские в ту эпоху нисколько не были слабее западных ремесленников[27].
Нелишне напомнить, что уже из самых ранних письменных источников по истории Руси известно, что экспорт холодного оружия (мечей, в частности) был постоянным источником дохода русских купцов. И вывозили его не только на Запад, но даже и на Восток, где данная отрасль ремесла традиционно стояла куда выше, чем в Европе[28]. Так же как иконы, русские домонгольские мечи сохранились в ничтожном количестве (около 150), другим видам вооружения также не повезло, тем не менее, их качество позволяет сделать указанный вывод.
Что же касается ювелирных изделий, то некоторые древние клады позволяют догадываться об их некогда огромном количестве и выдающемся качестве. Так, незадолго до взятия татарами Киева, между 70-ми годами XII в. и 1240 г., там был зарыт клад, найденный в 1842 г. в при строительстве новой Десятинной церкви рабочими строителя А.С. Анненкова. Золотые и серебряные вещи из этого невероятно богатого клада еле уместились в двух мешках. Одних только золотых с перегородчатой эмалью колтов — височных колец — было несколько сотен. Варвар Анненков продал русские золотые сосуды XIII века на переплавку, получив за это тысячи рублей — огромную сумму по тем временам.
Лишь три области прекрасного были развиты в Европе больше и лучше, чем в Древней Руси. Это, во-первых, непопулярная в нашем искусстве домонгольского периода круглая скульптура, напоминавшая о языческих идолах, чья участь после крещения Руси была плачевна. Во-вторых, витраж, которого мы не знали вовсе и завозили к себе из Европы с XIII века, а европейцы научились делать уже в VI столетии. И в-третьих, рукописная книга, самобытная традиция которой не прерывалась в Европе с античных времен; на Руси же письменность получает распространение лишь в X в., с опорой на готовую византийскую традицию. Ранние русские книги, даже высокохудожественные, все производят несколько кустарное впечатление[29].
Впрочем, о книгах надо сказать то же, что и об иконах: количество сохранившихся несопоставимо с количеством уничтоженных. Так что полноценное суждение о них затруднено.
Этот факт — повод для перехода к разговору о главном. О причинах вначале русского цивилизационного расцвета, а потом — русской цивилизационной катастрофы, обрекшей нас на догоняющий путь развития.
Киевская Русь — добрая почва для просвещения
Одна из главных причин высокого развития Руси-Гардарики, ставившего ее на почетное место в кругу европейских народов и стран, состоит в широком распространении грамотности и книжности.
Есть основания считать, что и в дописьменный период искусство слова стояло у наших предков высоко. Огромные тексты с дословной точностью запоминались и рассказывались наизусть, как у античных греков гомеровских времен. Собственно, именно в устной традиции до нас и дошли через сотни лет лет многочисленные песни, сказки и былины[30]. Историк А.Г. Кузьмин отмечал: «Кирилл Туровский — современник автора “Слова о полку Игореве” — называл на равных летописцев и поэтов-сказителей в качестве хранителей памяти народной. Мы теперь знаем лучше первых, но в свое время более почитались вторые. Поэтическая традиция была изустной. Песни и сказания передавались из поколения в поколение. Все их знали и незачем было записывать»[31].
О том, насколько емкой была память наших весьма тренированных в этом отношении предков, говорит характерный эпизод, запечатленный в Киево-Печерском патерике. В 25-м слове рассказано о затворнике Никите, который знал наизусть (!) книги Бытия, Исхода, Левита, Чисел, Судий, Царств и все пророчества по чину. Причем многие из братии пытались, но не могли состязаться с ним в знании книг Ветхого завета. Впоследствии этот удивительный книгочей стал епископом Великого Новгорода. Нашему современнику невозможно даже вообразить себе такой объем запоминаемого текста, не то чтобы мечтать о повторении подвига.
Однако убеждать читателя в преимуществах письменности я не стану, полагая, что это и так всем ясно.