Битва стрелка Шарпа

Две британские пушки перенесли картечный огонь на кавалерию в попытке отогнать ее от двух каре. Грянул залп; пушки вскинулись, откатились назад. Канониры прочистили стволы, загнали пороховые заряды и картечь, через запальное отверстие прокололи пороховой мешок, поднесли к запалу дымящийся фитиль и отскочили в сторону. Пушки оглушительно громыхнули, дым вырвался из жерл футов на шестьдесят, и даже траву на мгновение прибило к земле. Разлетевшиеся мушкетные пули не все ушли в молоко, и где-то заржала лошадь.

Кавалерийская масса заволновалась, что указывало на подготовку к какому-то маневру, но вместо того, чтобы вернуться к шедшей маршем колонне и досаждать ей, целью избрали орудия. До крови вогнав шпоры в конские бока, всадники устремились к несчастным канонирам, которые торопливо развернули пушки и зацепили крюки лафетов за петли передков. Лошадей поставили на место, постромки пристегнули, и сами пушкари устроились верхом кто на животном, а кто и на пушечном стволе. Но было уже поздно. Французы прекрасно все просчитали: батарея едва снялась с места, как на нее обрушились кирасиры.

Пушкарей спасла атака британских легких драгун. Всадники в синих колетах налетели с севера, обрушивая сабли на украшенные плюмажем шлемы и этими же саблями парируя удары палашей. Подоспевшая конница взяла под защиту батарею, и пушки покатили на север, увлекаемые сорвавшимися в галоп лошадьми. Тяжелые орудия подпрыгивали на неровностях; пушкари цеплялись за ручки передков; щелкали кнуты. А справа и слева от артиллерийских упряжек отчаянно рубились кавалеристы. Британский драгун отвернул в сторону – его лицо превратилось в кровавую маску. Кирасир выпал из седла и сразу оказался под копытами упряжных лошадей, а потом и под окованными железом колесами. Этот летящий по равнине хаос, вобравший в себя и орудия, и коней, и всадников с саблями и пиками, внезапно оказался перед фасом португальского каре. Затрещали мушкеты, и увлекшаяся французская кавалерия отвернула в сторону. Батарея была спасена. Оба каре приветствовали успех артиллеристов громкими криками. Орудия в спешке, взрывая колесами землю, развернулись навстречу противнику.

* * *

Оставив временное укрытие, стрелки присоединились к другому батальону. Несколько минут они двигались в ротной колонне, затем покинули строй и заняли позицию среди колючих кустарников и валунов. Неподалеку прошла рысью небольшая группа шассёров – зеленые мундиры, черные, с серебристыми ремешками, кивера и карабины, подвешенные за крючки к белым портупеям. Засевших в кустах стрелков французы не заметили. Драгуны то и дело снимали кивер и обтрепанными красными манжетами утирали со лба пот. Лошади были взмылены; у одной на ноге запеклась кровь, но она ухитрялась не отставать от других. Вдруг офицер остановил отряд, и солдат отцепил карабин, взвел курок и прицелился в британскую пушку, которую как раз в этот момент снимали с передка. Однако прежде, чем он спустил курок, Хэгмен всадил пулю ему в голову, и шассёры, сыпля проклятьями, погнали коней прочь, чтобы как можно скорее оказаться вне досягаемости винтовок. Шарп пальнул вслед, но его выстрел потерялся в залпе других винтовок. С полдюжины шассёров умчались галопом на безопасное расстояние, но почти столько же их боевых товарищей осталось лежать на земле.

– Разрешите обшарить ублюдков, сэр, – попросил Купер.

– Валяйте, но всем поровну.

Это означало: независимо от того, какой будет добыча, она должна быть поделена на весь отряд.

Купер и Харрис побежали обыскивать тела, в то время как Харпер и Финн с пустыми бутылками направились к протекавшему рядом ручью. Пока они наполняли бутылки водой, Купер и Харрис распарывали швы зеленых мундиров, разреза́ли карманы белых жилетов, искали за подкладками киверов и стаскивали с ног короткие, с белыми шнурками сапоги. Вернулись они с кивером, наполовину заполненным разнородной коллекцией французских, португальских и испанских монет.

– Бедны как церковные мыши, – пожаловался Харрис, раскладывая монеты по стопкам. – Вы в доле, сэр?

– Конечно в доле, – сказал Харпер, распределяя драгоценную воду.

Пить хотелось всем. Люди полоскали пересохший рот, сплевывали черную, с едким солоноватым привкусом слюну и только потом пили.

Раздавшийся вдалеке треск заставил Шарпа обернуться. Они находились теперь примерно в миле от деревушки Фуэнтес-де-Оньоро, и звук, похоже, доносился с ее узких, забитых трупами улиц, откуда в небо поднимались клубы дыма. Над краем плато тоже стояло облако порохового дыма – французы продолжали атаковать деревню. Обернувшись, Шарп бросил взгляд на усталых, раздраженных кавалеристов, рассеявшихся по всей равнине. Он искал серые мундиры и не видел ни одного.

– Не пора ли выдвигаться, сэр? – спросил Хэгмен.

Это был намек: если Шарп вскоре не скомандует отход, стрелки окажутся отрезанными.

– Отходим, – кивнул Шарп. – Бегом, в направлении вон той колонны.

Он указал на одну из колонн португальской пехоты.