Битва самцов (СИ)

— Я собираюсь поцеловать тебя, чтобы сделать нашу историю чуточку правдоподобнее. Почему ты дрожишь? Этого не надо бояться. Просто знай, что я никогда не причиню тебе боль. А ещё я не сделаю того, чего ты не хочешь. Поэтому спрашиваю: можно я тебя поцелую?

Меня поразили его слова и то, как мягко он задал мне банальный вопрос. Не знаю, как это произошло. Мои губы просто раскрылись, и я почувствовала лёгкое прикосновение. Он выдержал паузу в дразнящем порыве к соединению. Возможно, он ждал, что я оттолкну его, передумаю. Но я не двигалась, томительное наслаждение разлилось по всему телу. Мне казалось невероятным, что от подобной близости стало трудно дышать.

Наши глаза встретились, и я осознала, что его взгляд пленил меня, обездвижил. Теперь я точно понимала, какую опасность он представляет собой для любой женщины. Внутреннее обаяние и убийственная сексуальность способна сломать немало женских крепостей. Насколько прочной будет моя? Я постаралась не придавать большого значения тому, что сердце мое радостно забилось, когда он наклонил голову и наши губы слились, а весь окружающий мир вместе с не лучшими событиями прошлых дней исчезли в никуда.

Вот уж не думала, что мой первый в жизни поцелуй будет именно таким — робким, нежным, горячим и в то же время твёрдым, так что возникшее ощущение пронзило всё мое тело и вызвало сладостную дрожь.

Голова затуманилась. Должен ли поцелуй быть таким? Эта мысль неясно, как бы отдаленно, промелькнула в моем мозгу. Меня целовали и раньше, но то были скудные попытки, от которых мне удавалось уклониться. Настоящих чувств я никогда не испытывала. Фаррен нагло издевалась надо мной, говоря, что в девятнадцать лет я уже должна знать всё. А мне это было безразлично.

Движения губ и языка Читтапона вызывало головокружение, все моё тело невольно подчинялось ему. Мои руки покорно лежали у него на плечах, я понятия не имела, что с ними делать. Мои глаза были закрыты. Казалось, всё было естественно и просто. Но в душе я терзала себя за то, что впервые целуюсь с нелюбимым, малознакомым корейцем. А ругала себя в особенности за то, что получала удовольствие от этого поцелуя.

Он отстранился всего на какое-то мгновение, прервав поцелуй, чтобы посмотреть в мои полные немого удивления глаза. Затем нежно-нежно провёл пальцами по моим скулам, погладил ладонью мои волосы, будто хотел запомнить их мягкость.

— Видишь, не так уж и страшно.

— Я не испугалась.

— Да? — Читтапон слабо улыбнулся уголком губ. — Я ощутил нечто совершенно иное.

— Мне лучше знать, — резко сказала я и отвела губы в сторону, опасаясь нового поцелуя.

— Ты сводишь меня с ума, Элора. Никогда не испытывал ничего подобного с девушкой.

Я не ответила. Дыхание участилось, щеки залил румянец. Наши лица снова оказались рядом. Но губы парня были плотно прикрыты и я, заметив это, недоуменно замерла. Читтапон прикоснулся к моей тёплой щеке кончиком своего носа и, выводя на моей коже какие-то невидимые символы, двинулся к моему рту. Я прикрыла глаза. Ощущения были неожиданными, и несмотря на то, что всё происходило почти невесомо и без видимой страсти, мой мозг готов был взорваться от нервного напряжения. Я больше не хотела этой близости, понимая, что нахожусь в опасном состоянии, но не смела сопротивляться.

Он бы поцеловал меня снова, но вовремя позвонил Корбин.

~~~

Мне потребовалось десять минут, чтобы унять дрожь.

Читтапон пытался привести меня в чувства, подбодрить, но я его не слушала. Единственным желанием было замахнуться и отхлестать его по щекам, отплатить за свои страдания. Я лишь уповала на Бога, чтобы однажды мне предоставился такой шанс.

Мы шли по дорожке к дому, когда на крыльце появился Корбин. Он быстро сбежал по каменным ступеньками и направился к нам. Я прошла чуть вперёд и постаралась сохранить невозмутимый вид.

— Элора, я уже не могу их удерживать. Ты сказала «пять минут», а прошло… — Брат метнул взгляд на Читтапона, кивнул в знак приветствия, затем продолжил. — Помимо мамы и Дэниела там ещё Зак и миссис Хартон. Я не знал, как обьяснить им…

Я остановила его жестом. Мне и так не сладко, а он мне про Зака и его мамашу. Что ж, может быть, оно к лучшему.

— Давно они здесь?

— Приходили на ужин. Не представишь гостя? — спросил Корбин, покосившись на молчаливого корейца.

— Представлю, — сказала я. — Позже. Пошли в дом. Где они все?

— В каминной. Я попросил Клэрис приготовить всем кофе.

Каминной мы называли зимнюю комнату отдыха. Она была расположена в северной части дома. Просторная комната с высоким потолком, большими окнами, с камином и полукруглыми диванами. Папа любил там читать. Не редко мы принимали гостей в каминной и угощали кофе после сытного ужина.

С каждой секундой внутреннее напряжение нарастало, я была готова взорваться, сорваться на истерику. К горлу подступила тошнота, голова закружилась, и мне всё больше казалось, что в каминной я не произнесу ни слова. Я вдруг остановилась.

— Корбин, ты иди ко всем. Скажи, что я сейчас приду.

Брат не стал спорить, прошёл арку и скрылся за створчатыми дверями. А я повернулась к корейцу и жалобно произнесла: