С тех пор отношения между президентом и директором ФСБ установились самые доверительные. Воротников еженедельно являлся к Астафьеву с официальным докладом, а кроме того, мог наведаться в Кремль или позвонить туда по телефону в любое удобное для себя время. Порой он так и поступал, желая предупредить президента о чем-нибудь из ряда вон выходящем. Но теперь, располагая сведениями чрезвычайной важности, он колебался.
Как воспримет Астафьев известие о том, что его авторитет грозит не просто пошатнуться, а рухнуть буквально со дня на день? Сумеет ли он выдержать удар хладнокровно или запаникует, раздавая бессмысленные, противоречащие друг другу приказы? Как поступит он с генералом Воротниковым, который по долгу службы обязан был держать ситуацию под контролем и вовремя устранить угрозу, нависшую не только над президентом, но и над всей Россией?
Не зная ответа на этот и многие другие вопросы, Воротников медленно протянул руку к белому телефонному аппарату без наборной панели, снял трубку, приложил ее к уху и попросил соединить с президентом. Астафьев откликнулся почти мгновенно, словно чувствовал что-то неладное и с раннего утра дожидался этого звонка.
– Здравствуйте, Александр Васильевич, – сказал он. – Слушаю вас.
– Срочное дело, Анатолий Дмитриевич, – произнес Воротников.
Некоторое время на телефонной линии, защищенной всеми мыслимыми и немыслимыми приспособлениями, царила тишина, нарушаемая лишь дыханием обоих мужчин, а потом Астафьев поинтересовался:
– Насколько срочное?
– Неотложное, – ответил Воротников, поглаживая ладонью рано облысевший лоб.
– Но до вечера-то оно терпит?
– Никак нет, Анатолий Дмитриевич. Ни до вечера, ни до полудня.
Астафьев издал непроизвольный смешок, в котором не было ни намека на веселье.
– Уж не войну ли нам объявили?
– Пока нет, – ответил Воротников голосом, лишенным каких-либо эмоций, – но все идет к тому.
– Все настолько серьезно, Александр Васильевич?
– Серьезней не бывает. Разрешите доложить с глазу на глаз.
– Вечером, генерал. У меня высокий гость. Через пять минут я должен выйти к завтраку, а затем весь день расписан по минутам, если не по секундам. Ожидаю вас в девятнадцать тридцать.
– Нет! – неожиданно для обоих выкрикнул Воротников. – Простите, – пробормотал он, спохватившись. – Это все нервы. Мы выследили и готовы накрыть их, но слишком поздно. Видеозапись перекочевала из Грузии в Польшу. Никто не знает, когда, где и кому она будет продемонстрирована…
– Не так быстро, – попросил Астафьев, и по голосу его было слышно, что он досадливо морщится. – Кого выследили? Почему поздно? Что за видеозапись?
– Если не можете принять меня, – произнес Воротников, – то выслушайте хотя бы по телефону.
– В четыре… в три минуты уложитесь?
– Никак нет, товарищ президент. Десять. И ни минутой меньше.
– Но не могу же я… А, черт с вами…
Хотя Астафьев прикрыл трубку ладонью, было слышно, как он отдает распоряжение задержать завтрак на несколько минут. Кто-то попытался протестовать. Астафьев повысил голос. Находящийся на другом конце телефонного провода Воротников отчетливо представил себе его фигуру. Гневаясь, президент наверняка топал ногой в маленькой изящной туфле, а его большие глаза увеличивались в размерах. Вряд ли в его окружении находились смельчаки, готовые поплатиться карьерой за соблюдение регламента. Во всяком случае, очень скоро Воротников снова услышал голос Астафьева, предложившего перейти к делу.
– Без отступлений и по существу, – добавил он.
– Есть без отступлений и по существу, – сказал Воротников. – Итак, десятого апреля сего года вблизи смоленского аэропорта «Северный» потерпел крушение самолет «Ту-154» с польским президентом и членами его правительства на борту. Все они погибли.
– Генерал, – произнес Астафьев, – если вы думаете, что я до сих пор не знаю об этом, то вы глубоко ошибаетесь. Мне эта катастрофа уже по ночам снится. Зачем вы толчете воду в ступе?
– Дело в том, – невозмутимо ответил Воротников, – что метрах в ста от места падения польского самолета был снят фильм о том, как неизвестные в военной форме распыляют дымовую завесу. Делают они это с помощью так называемых генераторов тумана, или дыммашин. Учитывая характер местности, узнаваемые ориентиры и возможные шумы авиационных двигателей, можно предположить, что фильм является фальшивкой, снятой с целью дискредитировать Россию вместе с ее руководством…
– Предположить? – прошипел Астафьев. – С каких пор директор ФСБ строит свои выводы на предположениях?
Смутить Воротникова или сбить с толку не удалось.