Читаем Битва на поле Куликовом полностью

Юрка вышел из отцовской бревенчатой избы и — делать ему вроде бы нечего — пошел бродить по двору. Подошел к громадному, в три обхвата чану из дубовых досок. Когда-то в нем был «квас усниян»[4], а теперь собирается вода, стекающая во время дождя с крыши. Поболтал Юрка руками в воде, пустил несколько щепок и стал изо всей силы дуть, пытаясь натолкнуть одну щепку на другую. Но ничего не получалось веселого из этой затеи, и Юрка пошел к сараю. Прежде тут стоял этот чан и зольник[5], потому что прадеду, да и деду мальчика приходилось самим очищать от шерсти шкуры. Теперь зольника нет. Юркин отец покупает готовую кожу у кожевенников. Так работать сподручней: больше нашьешь сапог, сумок, ножен для кинжалов, да мало ли еще чего. Покупает сапожник и поношенную обувь, починит и несет на торг. Большая у него семья — свой огород не прокормит. И хлеб и одежду — все он покупает на торгу.

Юрка хотел было пойти под навес, где летом работает отец, прячась от дождя и солнца. Там много интересного: и широкие ножи для раскройки кожи, и изогнутые шилья, куски воска для вощения дратвы, точильные бруски. Но инструменты отец трогать не велит, и мальчик, минуя навес и сарай, направился к конюшне. А в ней хромая кобылица ест сено. Рядом с кобылицей жеребенок Сильный. Так назвал его Юрка, потому что это его конь.

— Соси, соси пуще, — наказал мальчик своему любимцу, уткнувшемуся в живот матери-кобылицы. — Сил набирайся.

Рядом с банькой колодец с журавлем, а вдоль частокола рябины огнем горят.

Удобнее всего доставать ягоды с крыши баньки, и Юрка лезет на крышу. Оттуда виден соседский двор. Там живет его друг Доронка, сын кузнеца.

Из просторной пятистенной избы слышатся скрип раскачиваемой люльки и песня, которую напевает сестра Доронки Евфросинья. Только слов разобрать невозможно.

— Доронка-а-а! — протяжно закричал Юрка. — Доронка-а-а!

Вместо друга вышла из дома Евфросинья:

— Что кричишь? Дитя разбудишь!

— Доронку мне надобно.

— Он в кузнице, батюшке помогает, — сказала Евфросинья и ушла в избу.

Юрка легко спрыгнул с крыши баньки, а кузница, вот она, рядом, из открытой двери чад волной вытекает, и озаряется она малиновым светом. Да еще звонкие удары оттуда слышатся: бух! бух!..

Мальчик вошел в кузницу. У наковальни стоял мастер-кузнец, отец Доронки. В левой руке он держал в щипцах кусок железа, медленно поворачивал, подставляя под удары. А в правой руке кузнеца маленький молоточек: стук молоточком по железу — показывает мастер, куда бить надобно. А два подмастерья бьют по указанному месту кувалдами.

Стук — молоточком, бух — кувалдой. И от красного куска железа искры во все стороны разлетаются.

Все чаще и чаще постукивает молоточек, а за ним молоты словно вдогонку торопятся. Все больше и больше огненных звезд рассыпается и тухнет в черной от копоти кузнице.

Рядом с отцом Доронка стоит, одногодок Юрки, тоже ему недавно девять лет исполнилось. Внимательно следит Доронка за работой кузнецов: учится…

Когда кусок железа начал остывать, стук молотов прекратился, и один из подмастерьев положил длинную полосу железа на тлеющие в горне[6] березовые угли, а другой начал мехами раздувать огонь. И тотчас между слегка притухшими углями забегали красные змейки и окрылись в ярко засветившихся углях.

Смотреть, как снова медленно раскаляется железо, было неинтересно, и Юрка сказал другу шепотом:

— Доронка, пойдем рыбу удить. Вчера дядя Михалка, что за три двора от нас живет, язей, голавлей, ершей и щук наловил великое множество.

— Недосуг мне, да и врешь ты.

— Вру? Да он еще судака поймал и одну стерлядку.

— Стерлядку? — Доронка уже колебался: может, правда, пойти?

— А еще, говорят, осетра поймали, во какого! — И Юрка раскинул руки так широко, как только мог.

Доронка знал, что заходят иногда осетры в Москву-реку из Волги, но даже если бы им попался осетр, разве они вытащили бы его на берег?

— Ну, может, налима поймаем иль сома, жирнющего, с усами, — не унимался Юрка.

— Нет, недосуг, — опять стал серьезным Доронка, посмотрев на отца.

— Пошли! — не отставал Юрка. — У меня на удилище новый берестяной поплавок, а ты блесну бы взял на щук, а?

— Нет, дела у меня, — наотрез отказался Доронка.

— А какие же?

— Учусь. Пока помогаю батюшке: меха раздуваю, воду ношу. Вот смотрю, как меч куют. А подучусь малость, так вместе с ним выкуем и мне доспех. Батюшка говорит, что к тому времени как раз придет пора татар воевать, понял?

У Юрки глаза раскрывались все шире.

— К князю Дмитрию Ивановичу в войско пойду! — гордо продолжал Доронка, видя, как ошеломили его слова друга. Когда он замолчал, Юрка вздохнул:

— Счастливый ты: и пику и шлем себе выкуешь, а мой батюшка сможет научить меня только подкольчужную рубашку сшить из кожи.

— А без нее тоже нельзя, — ответил Доронка. — Как ударят саблей, так кольца в тело и вопьются, коль рубашки не будет. Давай так: ты мне рубашку сошьешь, а я тебе доспех выкую.

— И вместе пойдем в войско князя Дмитрия Ивановича?

— Вместе!

Лица мальчиков сияли. Юрка думать забыл и о жирном налиме, и об осетрах, что заплывают из Волги в Москву-реку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза