Читаем Битва на поле Куликовом полностью

— Ныне Мамай на Кузьминой гати, не спешит. Ожидает Олега рязанского и Ягайлу Ольгердовича литовского. А о том, что князь Дмитрий собрал рати и идет на него, не знает. И даже не думает о встрече с ним. И будет здесь великий хан через три дня, перейдет на левую сторону Дона.

— А какова сила Мамаева? — спросил пленного Дмитрий.

— Сила неисчислимая. — И потупил пленный голову, скрывая во взоре злорадство.

В походном цветном шатре на военном совете, который собрал великий князь Дмитрий Иванович, решали, где быть битве: на этой стороне Дона или перевозиться войскам на ту сторону?

Разгорелись жаркие споры.

— Веди нас, княже, за Дон! — советовали одни.

— Не ходи, князь, — остерегались другие.

— Не перевозись. И Олег рязанский стоит против нас, и Ягайло литовский…

— Коль останемся здесь — слабы будем. За спиной широкое поле, есть куда бежать. А переправимся за Дон — крепки и мужественны станем. Крепко стоять будем и одолеем Мамая. А нет, так умрем все, как один, общей смертью. А силы их великой не бойтесь, не в силе бог, а в правде!

Когда споры затихли, поднялся великий князь и сказал:

— Братья, ведайте, что я пришел сюда не затем, чтобы на Олега смотреть или реку Дон стеречь, но дабы Русскую землю от пленения и разорения избавить либо голову свою за всех положить. Честная смерть лучше плохой жизни. Лучше было бы совсем не идти против безбожных татар, чем выступить и, ничего не сотворив, возвратиться восвояси. Ныне же пойдем за Дон, а там или победим и все от гибели сохраним, или сложим головы свои за землю нашу Русскую!

И повелел князь Дмитрий рубить деревья и хворост в березовых дубравах и наводить мосты для пехоты. А для конницы искать броды.

На следующий день прискакал к великокняжескому шатру Семен Мелик:

— Главные силы Орды подходят к Куликову полю. Конники из моего отряда уже бились с ними! Теперь Мамай знает, что мы тут. Гляди, не началась бы битва завтра.

Пришла ночь и спрятала от вражеских глаз переправу русского войска.

<p>ЗА ДОНОМ, НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ</p>

Великий князь Дмитрий Иванович с братом своим Владимиром Андреевичем направились к переправе. В темноте кони шли шагом. Тишина, словно все заснуло.

— Река не даст татарской коннице обойти нас, да и заслонит от рязанцев и литовцев, коль придут, так ведь? — спросил Дмитрий Владимира, чтоб еще раз утвердиться в правильности принятого решения. Нельзя ошибиться в выборе места сечи.

— Тверд будь, Дмитрий, — ответил Владимир, князь серпуховской. — Все содеялось как надобно.

Неожиданно в темноте обозначился верховой. Братья напряженно вгляделись, и Дмитрий угадал в темном силуэте мужа своей сестры Анны воеводу Дмитрия Михайловича Волынского.

— Ты, Боброк? — окликнул всадника великий князь.

— Я, княже, — отозвался верховой.

— Начали переправу? — спросил Дмитрий.

— Да, — ответил Боброк, подъезжая.

— А что же ничего не слышно? — снова спросил Дмитрий.

— Воины обернули копыта коней травой, чтобы не шуметь.

— Ты распорядился? — спросил Владимир Андреевич.

— То не я. Сами молодшие люди удумали, — сказал Боброк.

— Ну и как тебе Куликово поле для битвы? — спросил Дмитрий.

— Пригоже. Тесно тут будет татарским коням. А овраги да кусты густые на берегах речушек прикроют наши рати.

Князь Владимир Андреевич с Боброком направили своих коней к переправе, чтобы передать повеление великого князя: разрушить мосты, когда перейдут по ним последние ратники. А сам Дмитрий вернулся в великокняжеский шатер — он должен был быть там, чтобы не разыскивали его скоровестники, которые то и дело привозили известия о движении татарских войск.

Ночь зажгла звезды над Куликовым полем. За Доном ратники разложили костры на земле.

Когда уже за полночь перевалило, выехали в поле князь Дмитрий и Боброк.

Было очень темно. На разные голоса выли волки, словно сбежались сюда со всей земли. Где-то вдалеке иногда раздавалось сонное карканье ворон, клекот орлов.

— Будто беду накликают, — тихо сказал Дмитрий. — Страшная завтра будет сеча. Для многих последняя ночь на этом свете.

— Хочешь, господине княже, узнать, что будет завтра? — спросил Боброк.

Дмитрий недоверчиво молчал.

— А я, княже, приметы знаю. Скачи за мною на середину Куликова поля.

Великий князь поскакал за воеводою.

— Теперь оборотись в сторону татарскую и внемли… — тихо сказал князю Боброк, когда они остановились.

Дмитрий прислушался.

— Что слышишь, княже?

— Великий стук и клич, словно торжище собирается или точно город строится и будто трубы трубят, а позади татарского стана волки страшно воют.

— А еще что?

— По правой стороне вороны каркают и великий птичий гомон стоит. Кричат птицы и крыльями хлопают.

— А теперь оборотись на русскую сторону.

Князь повернул коня.

— Ну? Что, князь? — спросил Боброк.

— Тишина великая. Только вижу, от множества огней будто заря занимается.

— Доброе знамение, господине княже, — сказал воевода. — Но есть у меня еще одна, иная примета.

С этими словами Боброк сошел с коня, приник правым ухом к земле и так лежал долгое время. Затем поднялся печальный.

— Что закручинился, Боброк, поведай мне, — попросил великий князь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза