Битва на Калке

Хотя, если судить по историческим хроникам, и медицинским толкованиям этих хроник, берсерков скорее можно отнести к наркоманам. Поскольку они шли в бой не столько пьяными, сколько объевшимися мухоморов или обпившимися отваром из грибов. А, получив такой приход, отвултузишь за милую душу хоть целый полк храбрых, но трезвых вражеских воинов, да еще сдуру сам останешься жив. Правда, мало кто из историков писал о том, что происходило с берсерками после битвы. А это тоже заслуживало внимания, ведь как только ослабевало действие грибов, у бесстрашного викинга начинались ломки, и он впадал в длительное депрессивное состояние. Пока боевые друзья снова не кормили его грибами и не вели на очередную битву. Так и проходила жизнь бесстрашных берсерков. Яркая, полная бредовых фантазий, но не долгая в силу опасной профессии. Так они и воевали, пока не попадали в рай для викингов, где их ждали бескрайние поля мухоморов.

По художественной части о лошади монгольские граверы позаботились не меньше, чем о человеке. Все пластины были испещрены какими-то мелкими рисунками, но Забубенный даже не стал приглядываться, — неизвестно в какие дебри могли завести его эти странные лингвистические опыты. Тем более на животных. Толковать пентаграммы, все же не английский язык учить, — тут мозг нужен. А он сейчас у Григория был ушиблен и находился на естественном лечении. В глаза же монгольским лошадям, прикрытые налобной пластиной с двумя аккуратными широкими прорезями, Забубенный вообще смотреть опасался. Вдруг лошадь признает в механике человека и перестанет бояться? Или просто укусит? Тогда все, провал. Конец новой легенде, которая только-только начинала приносить свои судьбоносные плоды.

Забубенный сделал несколько нетвердых шагов к строю конных солдат, впереди которых восседал на своем скакуне сам темник Буратай, — монгол с длинной бородой. Нужно было что-то сделать или сказать, пауза затянулась. Но Григорий все не мог найти нужных слов. Не каждый день бывает необходимо спозаранку вдохновить на дело толпу монгольских конников. Забубенный даже пожалел в сердцах, что не дочитал он в свое время книгу Эндрю Карнеги «Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на монголов, выступая публично».

Григорий молчал. Монгольское воинство, закованное в тяжелые доспехи, медлительно колыхалось, словно бескрайнее темное море с яркими островками, — флажками на концах копий и островерхих шлемов. «Малоприятные чувства возникают, наверное, — опять отвлекся на посторонние мысли Кара-чулмус, — когда на тебя прет такая лавина. А точнее лава». Ведь именно этот способ, — растекаться лавой, охватывая врага со всех сторон в клещи, — потом переняли у монгольской конницы отечественные казаки.

Еще раз, окинув взором всю эту бронемахину, Забубенный неожиданно для себя вдруг громко сказал, не сумев остановить вырвавшийся на волю крик души:

— Эх, пулемет бы сейчас с бронебойными патронами, — и мечтательно добавил, — ох я бы вам устроил Куликовскую битву!

Плоскиня хоть и стоял недалеко, то ли не уловил смысла в словах Кара-чулмуса, то ли благоразумно решил не переводить это восклицание монголам. На всякий случай, чтобы успокоить верного переводчика, Забубенный изобразил довольное выражение на лице и, подойдя к своей телеге, повалился в нее, устраиваясь поудобнее на подушках. А, устроившись, коротко, по-хозяйски махнул рукой в ту сторону, где по его представлениям должен был находиться Днепр, и произнес:

— Алга!

Монголы встрепенулись, пришли в движение. Буратай подъехал к повозке великого механика, и что-то коротко сказал Плоскине.

— Он велел построиться в походный порядок и отправить вперед воинов на разведку, — перевел приказ монгольского военачальника Плоскиня.

Григорий кивнул, мол, правильно, что перевел, сами то мы не местные. Не все понимаем. Буратай же еще что-то добавил.

— Отряд Джэбек выступил в поход еще ночью. Зато они успеют вернуться быстрее намеченного, — снова перевел Плоскиня.

Видимо, сообщив все, что хотел, Буратай ускакал вперед. А Забубенный взглянул на столпившихся рядом с повозкой всадников, опять махнул рукой и повторил:

— Алга!

Что по его понятиям должно было означать по-монгольски «ОК и вперед!». Плоскиня, видимо так понял это выражение сам, так и перевел. Хлестнув с оттягом лошадей, верный переводчик тронул повозку вперед. Сдвинувшиеся со своих мест монгольские ряды стерли наблюдавшийся перед тем на поле стройный порядок. Но вскоре выстроились в новый, вокруг повозки. Как оказалось, походный строй означал передвижение орды монгольских всадников вперед с одновременной защитой своего центра, которым был Кара-чулмус и ехавший немного впереди Буратай.

«Да, под такой охраной нападение киллеров нам не грозит, — вяло подумал Забубенный, — Но и сбежать трудновато будет. Народу кругом многовато. Нет возможности уединиться».