Ганда выжидательно смотрела на Олловейна. Впоследствии от раза к разу, когда хитрющая лутинка рассказывала эту историю, она становилась лучше. Лисьехвостая украшала ее, добавляла новые подробности. Но что об этом скажет эльф?
На губах Олловейна играла насмешливая улыбка. Не мелькнула ли в его глазах искра чистого смеха? Если бы только этот негодяй был немного более открытым и не прятал все свои чувства за маской надменности, с ним было бы гораздо легче ладить!
Но такие уж они есть, эльфы. В первую очередь те, с холодного севера, принадлежащие к народу нормирга. Внешне — глыбы льда, но внутри опасный огонь.
— Я только что решил, что обязательно буду присутствовать, когда ты будешь отчитываться перед нашей повелительницей о путешествии. Ты поистине одаренная обманщица, Ганда. Похоже, тебе очень нравится выдумывать истории. Возможно, ты похожа на советников князя Карима. Может быть, ты как тот песок, который будет обтесывать правду столько, сколько потребуется, чтобы никто не смог узнать ее истинное лицо?
«Для тебя я всегда буду тем, что ты видишь во всех лутинах, Олловейн. По крайней мере в том, что касается моих соплеменников, ты давно закрываешь глаза на правду. Я устала пытаться заставить тебя понять или хотя бы начать догадываться, что во мне в первую очередь нужно видеть Ганду, которая, как бы там ни было, пользуется доверием Эмерелль, а уж потом лутинку, — и я только что приняла решение, что ты никогда не узнаешь, в чем на самом деле соль этой истории, — думала Ганда. — Наплевать мне на него!» Проклятый эльф! Он никогда не поверит, что в первую же ночь на галере она спасла ему жизнь. Если бы только мастер меча знал, кем его считали… Ну да ладно. Ее сказка о печальном Арбане бен Чалаше была необходима. Удивительно, что мужчины предпочитали слушать басни о предательстве, бойнях и кровной мести, а не романтические любовные истории со счастливым концом. Щепотка любви могла быть, еще — налет эротики, хотя такие истории из уст маленькой девочки наверняка смутили бы их. Лутинка тайком улыбнулась. Как же легко обвести их вокруг пальца… Даже Олловейн такой предсказуемый, когда узнаешь его поближе.
Она поспешила вперед. Парочка детей альвов прошагала больше мили за то время, когда лисьехвостая рассказывала свою историю. Смеркалось. И стоило дневной жаре уступить место свежему вечернему ветерку с моря, как улицы Искендрии стали наполняться людьми. Некоторые, очевидно, хотели сделать последние покупки, другие, возможно, просто прогуливались, прежде чем отправиться отдыхать.
Улицу обрамляли огромные колонны. На каждой третьей на высоте пяти шагов был карниз, на котором находилась статуя выше человеческого роста. Закутанные в яркие одежды, скульптуры с достоинством взирали на толпу под ногами. Вечерние гуляющие тоже разделяли любовь к кричащим цветам. Были мужчины в красных брюках с желто-золотистым цветочным узором, купцы, кутавшиеся, словно князья, в обшитый золотом пурпур и, несмотря на жару, не снимавшие пестрых меховых шапок. Женщины в одеждах, прозрачных, как вуаль Ганды, путешествовали в паланкинах; любой зевака мог поглазеть на яркие узоры, нарисованные на их коже. Некоторые обсыпали щеки золотой пудрой, наклеивали на веки крохотные драгоценные камни — эта идея лисьеголовой понравилась. Ей захотелось изучить этот удивительный город и его жителей. И она должна была признаться себе, что была несправедлива к людям. Путешествуя по тропам альвов, Ганда очень редко попадала в мир людей, и все места, виденные до сих пор, не пробудили в ней желания задержаться подольше. Но Искендрия была иной. Уже одно то, как отзывался о городе капитан галеры, вызывало у кобольдессы любопытство. Иногда он называл Искендрию открытым чумным бубоном, которого должен избегать каждый здравомыслящий человек, потом говорил о жемчужине, драгоценном сокровище морских побережий. Он испытывал по отношению к этому городу странное чувство, колебался между ненавистью и любовью. Нигде больше, говорил он, не соседствуют столь близко красота и ужасы. Капитан распространялся о красоте построек и статуй, о честолюбивом споре поэтов и каменотесов относительно создания идеального произведения искусства, о безумных князьях, которые постоянно женились только на собственных сестрах, чтобы сохранить чистоту крови в семье, о купцах, собиравших за несколько лет сказочные сокровища и устраивавших празднества, достойные короля, таких, как загадочная Сем-ла, владевшая целым флотом торговых кораблей, которой всегда везло в делах и которая, тем не менее, не могла найти мужчину, с которым захотела бы разделить ложе дольше чем одну ночь. А еще он рассказывал о Бальбаре и жестоком жреческом сословии, заправлявшем в Искендрии всем.
Олловейн откашлялся. Теперь они прошли молча почти целую милю.
— В качестве сказки твоя история была весьма хороша. Правда, мне бы больше понравилось, если бы я не играл в ней роль лишенного мужского достоинства, искалеченного человека.