Словом, ничего путного знакомство с Западом России не принесло. Иван Солоневич нисколько не искажает исторического прошлого, заявляя в «Народной Монархии»: «самого элементарнейшего знания европейских дел достаточно, чтобы сделать такой вывод: благоустроенной Европы, с ее благо-попечительным начальством Петр видеть не мог, и по той чрезвычайно простой причине, что такой Европы вообще и в природе не существовало.
Вспомним европейскую обстановку петровских времен. Германия только что закончила Вестфальским миром 1648 году Тридцатилетнюю войну, в которой от военных действий, болезней и голода погибло три четверти (три четверти!) населения страны. Во время Петра Европа вела тридцатилетнюю войну за испанское наследство, которая была прекращена
В Англии, куда Петр направил свои стопы из Саардама, — при одной только Елизавете было повешено и казнено другими способами около девяноста тысяч человек. Вся Европа билась в конвульсиях войн, голода, инквизиции и эпидемий — в том числе и психических: обезумевшие женщины Европы сами являлись на инквизиционные судилища и сами признавались в плотском сожительстве с дьяволом. Некоторые местности Германии остались, в результате этого, совсем без женского населения».[14]
Насмотревшись на чудеса этой цивилизации, молодой Петр принес их на свою родину. Так по «Уложению Царя Алексея Михайловича» смертная казнь полагалась за 60 видов преступлений, по современному ему французскому законодательству — за 115, а Петр после знакомства с европейской теорией и практикой ввел смертную казнь за двести преступлений.
«Не нужно, конечно, думать, что в Москве до-петровской эпохи был рай земной или, по крайней мере, манеры современного великосветского салона. Не забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых, но даже и свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста тому назад (книга писалась в годы второй мировой войны). Кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было очень намного меньше. И Петр, с той, поистине, петровской «чуткостью», которую ему либерально приписывает Ключевский — вот и привез в Москву стрелецкие казни, личное и собственноручное в них участие — до чего московские цари, даже и Грозный, никогда не опускались; привез Преображенский приказ, привез утроенную порцию смертной казни, привез тот террористический режим, на который так трогательно любят ссылаться большевики. А что он мог привезти другое?»[15]
В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться у Европы во времена Петра. На Западе больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми кафтанами у них было чистое тело… В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских царей такого никогда не водилось…
В зрелом возрасте Петр, видимо, уже осознавал пагубность начатых им по европейским лекалам реформ. По крайней мере, в отношении с Англией это проявилось чрезвычайно четко. В последнее десятилетие его правления между Россией и Великобританией практически не было контактов. Отношения между странами начали налаживаться лишь после смерти Петра в 1725 году.