Эта искренняя радость была не только праздником элит. «Император Наполеон вернулся в столицу, где он был встречен с энтузиазмом, близким к фанатизму»[3], — писал в своих воспоминаниях адъютант маршала Сульта Петие, а Николя Марсель, тогда сержант 69-го линейного полка, рассказывал: «Жители всех городов соперничали в щедрости, с которой они встречали солдат, покрытых славой. Повсюду нас принимали как братьев»[4]. Луи-Франсуа Лежен, офицер штаба Бертье, писал: «Можно представить себе энтузиазм, с которым нас принимали по нашему возвращению в Париж… Время проходило в праздниках и торжествах»[5].
Наконец, парижская биржа, мало склонная к эмоциям и эфемерным восторгам, по-своему отреагировала на заключение франко-русского мира. Курс государственной ренты достиг своего апогея.
Мнение самого императора о важности союза и надежду на то, что он будет прочен, можно найти во всех письмах Наполеона, обращенных как к его ближайшим помощникам, так и к его родственникам и монархам иностранных держав. В частности, в послании императору Францу от 18 июля 1807 г. Наполеон писал: «Мир, заключённый между императором России, Прусским королём и мной, обещает долгие дни спокойствия всему континенту»[6]. Не случайно через много лет после описываемых событий, когда Наполеону задали вопрос, в какой момент он был наиболее счастлив, он ответил: «Быть может, в Тильзите».
Французский император послал своего адъютанта генерала Савари в Петербург в качестве временного дипломатического представителя буквально на следующий день после прощания с Александром. Наполеон напутствовал генерала такими словами: «Избегайте в разговорах всего, что могло бы быть воспринято как насмешка. Например, никогда не говорите о войне, не осуждайте местные обычаи, не обращайте внимания ни на что смешное. У каждого народа свои правила, а в привычке французов всё сравнивать со своими и выставлять себя в качестве образца… Наконец, если возможно укрепить мой союз с этой страной (
Генерал-адъютант Савари получил своё задание 10 июля 1807 г. в Кёнигсберге, а 23 июля в 15 часов он уже был в Петербурге. Насколько русские воспринимали Тильзитский мир иначе, чем французы, Савари мог констатировать с первых шагов по территории Российской империи.
Посланник Наполеона столкнулся с враждебностью уже на границе, где его встретили угрюмые и недоброжелательные лица чиновников. Когда он приехал в Петербург, его не хотели селить ни в одной из гостиниц, и, согласно рассказам генерала, ему удалось расположиться в отеле «Лондон», причём только потому, что собственник отеля оказался земляком Савари.
Действительно, Тильзитский мир вызвал далеко не восторженную реакцию в России. Так, бывший посол в Лондоне Семён Воронцов заявил, что сановникам, подписавшим Тильзитский договор, следовало бы въехать в столицу на ослах. Но если бы это было лишь мнением знаменитого англофила! Мир с Францией встретила недоброжелательно вся аристократическая верхушка Петербурга. Савари докладывал, что его целых полтора месяца не принимали ни в одном из знатных домов столицы, и это притом, что царь принял посланца своего союзника вечером того же дня, когда тот прибыл в Петербург! А на следующий день Савари ужинал с Александром в Каменноостровском дворце.
Нужно заметить, что Наполеон не самым лучшим образом подобрал кандидатуру посланца. Разумеется, Савари был человеком умным, преданным, умеющим хорошо говорить, а ещё лучше — слушать. Но у него было два недостатка: во-первых, он происходил из незнатной семьи, а во-вторых, принимал самое активное участие в деле герцога Энгиенского, которое наделало столько шума всего за три года до Тильзита.
Конечно, неудачный выбор посланца отчасти послужил причиной холодному приёму, который аристократический Петербург оказал ему, но куда важнее было то, что российская элита встретила Тильзитское соглашение в штыки. Первой очевидной причиной этой реакции было то, что мир был подписан после сокрушительного поражения. Позор относился не к самому факту подписания мира, не к его статьям, которые большая часть общества и не знала, а к тому, что мир был заключён спустя несколько дней после разгрома под Фридландом. Наконец, если учитывать, что после войны 1805 г. мир так и не был подписан, Тильзит венчал собой не только поражение в Восточной Пруссии, но и Аустерлицкую катастрофу.
Савари очень точно доложил по этому поводу императору: «Меня только что предупредили, что во всём обществе позволяют себе открыто высказываться против настоящего положения вещей. В особенности горячатся офицеры, они краснеют от того, что мир был заключён после поражения, и желают отомстить за позор. Эти настроения требуют бдительности, но не представляют опасности»[8].