Битва богов

— Справедливо твое решение, Бессмертный, я и сам думал так поступить! — орал осчастливленный пилот.

…Конечно, раз сам так думал — справедливо. Но ведь они-то не глупей, и им не надо кувыркаться через голову, чтобы догнать. Значит — остается одно…

Вирайя прислушивался к внутреннему отсчету времени. Он знал точно: когда придет то, единственное мгновение, раньше и позже которого — гибель, он отдаст приказ. Откуда это у избалованного жизнью адепта, никогда не участвовавшего в боевых операциях? Наверное, в минуты крайней опасности мозг подключает какие-то глубинные резервы…

— Сбавить скорость!

Затылок пилота выражает недоумение, но приказ, конечно, исполняется.

Облака прорваны. Стелется под крылом равнина, исполосованная белым, и бурым, и багряным — то наносы в высохших руслах потоков. Стынут озера, почти восстановившие чистоту. Барьеры бурелома, навороченные потопом, словно крепостные валы. Неожиданная зелень уцелевшего леса.

— Идем на посадку.

— Повелитель, но…

— На посадку.

Великая вещь — орденская привычка к подчинению. Прикажи Вирайя, и этот блондин-ягненок безропотно направит «стрелу» хоть в кратер действующего вулкана. Но садиться приходится всего лишь на болото, подступающее к лесу.

Ближе, ближе ржавая гладь, чешуя затонувших стволов, шапки ядовито-зеленой поросли трясин. Разводя след по воде, вьется, удирает водяная змея… Мгновенный удар, плеск; ливень грязи рушится на стекла.

Словно клинок в мясе, «стрела» с треском застряла в болотном лесу. Собрав остатки воли, выдернул Вирайя обмякшее тело из кресла, освободил Аштор и рабыню. Повинуясь его яростному жесту, пилот, наиболее тренированный из всех, а потому бодрый, распахнул люк и смело спрыгнул в гнилую жижу. Плюх! Он стоял по бедра в болоте и приготовил руки — поддержать следующего.

Когда Вирайя сгружал полуобморочную Аштор, что-то блеснуло по другую сторону «стрелы», жаркое дыхание принесло капли брызг. Пилот зажмурился, присел от грохота с Аштор на руках. Впрочем, она сразу же встала на ноги и рванулась прятаться за деревьями.

Следующая ракета взорвалась в двадцати шагах. Они как раз спускали из люка рыжую. Вирайя уронил ее, и рабыня шлепнулась мешком, увлекая за собой пилота… Седой косматый столб, зарычав, осел в тучу пара; Бессмертный покинул «стрелу» последним, не забыв, впрочем, чемоданы; он и поволок их в лес.

Скорость «черных стрел» сослужила им на сей раз плохую службу. Обрушить залп на болото они могли, только пикируя; затем приходилось подниматься высоко над землей, разворачиваться и опять заходить в пике. Вся четверка, разгребая зловонную топь, уже внедрилась глубоко в чащу, когда ракеты, гремевшие впустую, наконец, накрыли цель. Увязший самолет расцвел жарким черно-алым цветком.

И наступила тишина. Далекий, словно звон в ушах, рокот уходящих хищников. Жужжание насекомых. Равнодушные всплески — это срывались тяжелые капли со стволов, обросших за послепотопное время мочальной бородкой белесых корней. Шаг, еще шаг. Засасывающее дно, коричневая вода по пояс, пахнущая тошнотворно, как слизь, выделяемая напуганным ужом.

Ягненок-пилот, оказавшийся поразительно выносливым, тащит на плече жалкую, измокшую рабыню. Вирайя вплавь буксирует чемоданы. Страшно оказаться в глуши без вещей, без запаса еды. Аштор боится всего, — змей, пиявок, коряг, вони, трясины, — но деваться некуда, и она бредет, выволакивая ноги, бледная до сизого, с дрожащими губами.

Идя, старались беречь дыхание, — путь немеряный, с высоты лес казался огромным. Однако пилот иногда не выдерживал и хрипло восклицал:

— Кем надо быть, чтобы осмелиться поднять руку на Бессмертного! Воистину, пришли последние времена.

Или еще:

— Гнев Единого пал на Орден. Вижу раскол и брань среди Священных!

Вообще, он выражался очень книжно, в духе прописей Гвардии и Корпуса Вестников.

Наконец, топь стала мелеть, местность — подниматься.

Открылись поляны, затянутые сухим растрескавшимся илом. Скоро нашли чистый ручей, отмеченный по краю пестрыми цветами. Взобравшись на поваленный ствол у воды, беглецы с наслаждением разделись. Пилот принялся полоскать весь ворох одежды и сапог. Цепенея от страха перед Бессмертным, он все же не мог удержаться и нет-нет, а поглядывал, как Аштор моет прекрасные белые ноги с неповрежденным лаком на ногтях.

Рыжую пришлось освободить от чехла, шортов и сырой, как губка, кожи фартука. Она уже давно постанывала на пилотском плече, пыталась прийти в себя — и теперь, под ласковым рассеянным солнцем, очнулась окончательно. Поднялась на локтях. Кажется, была она сложена немногим хуже, чем Аштор — но прискорбная худоба обрисовала мослы колен и кости бедер, приклеила кожу к ребрам и позвонкам… Бледная оливковая кожа с кровоподтеками на груди, с грифельно-серыми струпьями шрамов!

Осознав свою наготу, рабыня легко вскрикнула, обхватила колени и зарылась в них головой.