«Битлз» in the USSR, или Иное небо

Этот моцион настраивал его на особый лад. Именно здесь, на месте старого кухтеринского ипподрома, он черпал из недр своей души самые креативные идеи, мысленно ведя философские беседы с великими, а то и перевоплощаясь в них.

Вчера, например, Леонтий Андреевич беседовал со своим театральным кумиром (вторым после режиссера ТЮЗа Олега Афанасьева), драматургом Антоном Павловичем Чеховым. Но от волнения, что ли, вместо слов признательности и восхищения Леонтий устроил Чехову форменный разнос.

– Что это значит, сударь: «Томск город скучный, нетрезвый, красивых женщин совсем нет…»? – вопрошал тихим зловещим голосом, загнав драматурга в угол. – А это что: «Томск гроша ломаного не стоит»? Кто вам дал право на такие высказывания? И почему это наши «женщины жесткие на ощупь»?! Кто вы, батенька, такой, чтобы наших женщин на мягкость оценивать? Хлыщ столичный! – потряс Леонтий перед белым лицом драматурга потрепанной копией «Острова Сахалин». – Отрицать не буду, драматург вы великий, – продолжал он, – но за любимый городя вам…

– Но позвольте, Леонтий Андреевич, – защищаясь, Чехов выставил перед собой пенсне, – вы же родом-то из Архангельска и в этом губернском городишке совсем недавно!

– Нет родины, Антон Павлович, дороже той, которую выбрал сам…

Леонтий трусил по снежной тропинке, на губах его блуждала улыбка, и он уже во всех подробностях видел нелицеприятную скульптуру Чехова собственного исполнения, и не деревянную, а бронзовую, стоящую в самом центре города…

Так было вчера. А сегодня он был лошадью. Он скакал мимо ревущей трибуны ипподрома, с удовольствием ощущая под копытами прекрасную беговую дорожку из измельченной пробки…

«Все тлен, – ему вдруг взгрустнулось. – Вот был прекрасный ипподром, и нет его. А ведь здесь даже самолеты взлетали и садились, авиатор Седов-Серов или, наоборот, Серов-Седов, демонстрировал здесь полет своего аэроплана…»

Он представил, как садится на беговую дорожку допотопный агрегат из нескольких тонких фанерных этажей и с пропеллером сзади, а из открытой кабины смотрит на публику усатый летчик в очках, неподвижный и хмурый.

Услужливое воображение создало даже иллюзию рокота мотора… Леонтий остановился, чтобы перевести дух, и вдруг понял, что шум настоящий. Он поднял голову. Прямо на него, мигая сигнальными огоньками, опускалось что-то громадное и черное. Забыв, что в этом случае положено бежать прочь, взывая о помощи, молодой скульптор застыл на месте, сняв зачем-то варежки.

Объект оказался вертолетом. С ужасным, выворачивающим наизнанку свистом садился он на снежный пятачок перед Усовым, шаря по земле лучом прожектора. У Леонтия сдуло шапку с помпоном и унесло в ночную круговерть. Его богемно длинные волосы и бакенбарды распластались по лицу, мешая смотреть.

Ураган от лопастей снес снежный наст, до черноты обнажив грунт. Наконец винт остановился. Открылась дверца, и из нее, пригибаясь, выпрыгнули черные фигуры. Они пробежали мимо него, и Леонтий в очередной раз убедился, что реальность нередко бывает богаче выдумки.

В бежавших к служебному входу во Дворец зрелищ и спорта он узнал ансамбль «Битлз», а также своего хорошего знакомого Моисея Мироновича Мучника, галантно поддерживающего под руку какую-то молодую особу.

– Эй! – крикнул Леонтий Мучнику вполголоса.

Но его не услышали. Вертолет опять взревел, и его винты вновь стали невидимыми. Скульптора потянуло назад, он пригнулся, потом сел в снег и, как завороженный, наблюдал отлет машины в темное небо.

«Если это окажется правдой, – сказал себе Усов, – если это не какие-нибудь дурацкие пародисты, то, клянусь, я поставлю в Томске памятник „Битлз". На этом самом месте. Они будут пересекать беговую дорожку, как пересекают Эбби Роуд… Или нет, это банально и плагиат. Пусть они, с гитарами в руках, спускаются с небес на крыльях…»

Леонтий в сомнении почесал уже начавшую мерзнуть макушку. Нет, это кич. Глупо и пафосно. Так и не решив, в каком виде увековечить «битлов» в Томске, он затрусил в сторону дома, чтобы рассказать об увиденном жене.

Однако скульптор был не единственным свидетелем схождения «Битлз» на землю. На балконе своей квартиры в накинутой на майку шубе попыхивал сигаретой «Прима» еще один, не менее известный представитель творческой интеллигенции города – писатель Виктор Колупаев.

Он неспешно обдумывал очередную фантастическую повесть и совершенно не удивился, когда увидел, как что-то типа звездолета опустилось на пустырь возле его дома.

Наблюдая, как несколько гуманоидных фигур быстро заскользили по полю ко Дворцу спорта, он не мог и предположить, что в скором времени ему суждено будет с ними встретиться и подружиться.

Дождавшись, когда стрелки часов секунда в секунду укажут установленное начальником время, Лев Соловьев наконец объявил пышущим негодованием музыкантам «Машины времени»:

– Всё, можете идти на сцену.