Битая карта

Все вроде бы стало на свои места. Имела она семью, родила еще сына и дочку, врачебной практики хватало с избытком. Иногда к ней захаживали старые партийные друзья — попить чайку, поболтать, обогреться в уютной гостиной. Помаленьку втягивали в эсеровские дела, ограничиваясь, впрочем, довольно мелкими заданиями.

Жить бы да жить, как говорится, в свое удовольствие. Но жить было мучительно, потому что днем и ночью сжигал ее медленный огонь неутоленных страстей. Ей все думалось, что смолоду допущена роковая, непоправимая ошибка, что предназначена она для великих свершений на общественной арене, а тихое семейное счастье — лишь временное пристанище, где положено отсиживаться до своего часа.

Час этот пробил, когда осенью 1918 года явился к ней на прием некий молодой, франтоватый с виду пациент. Пожаловался для приличия на головные боли, передал как бы между прочим привет из Архангельска, от ее племянника, неизвестно каким образом очутившегося у англичан. Прощаясь, сказал, что рассчитывает не только на врачебную помощь, но и на сотрудничество, со значением подчеркнув это слово.

Вот эта самая встреча, а также все, что за ней последовало, и интересовала Чека. В особенности, конечно, интересовала она Профессора, лучше других знавшего, кем был этот молодой франтоватый пациент.

— Итак, к вам явился Поль Дюкс?

— Сперва он отрекомендовался как Павел Саввантев, а несколько позднее сказал, что является английским социалистом и корреспондентом «Таймс»… Человек он весьма осторожный и сразу всех карт никогда не выложит…

— Но все-таки выложил? Когда же это случилось и почему именно от вас требовалось сотрудничество?

— Вероятно, он был осведомлен о моих настроениях…

— Кем осведомлен?

— Этого я не знаю…

— Ну что ж, будем считать, что действительно не знаете. А какая помощь нужна была Полю Дюксу? С чего у вас началось сотрудничество?

— Не спешите, я все вам расскажу по порядку, — сказала Надежда Владимировна. — Верьте в мое безоговорочное раскаяние… Вы, по-видимому, даже не представляете, как я жажду помочь Чрезвычайной комиссии распутать весь этот грязный клубок…

И действительно, рассказала она о многом, изо всех сил стараясь завоевать доверие Профессора. Собственноручные ее показания, обдуманные, хладнокровные, написанные без помарок, ровным, уверенным почерком, составили целый том следственного дела.

По этим показаниям можно представить, как возник и формировался крупнейший заговор петроградского контрреволюционного подполья и как были расставлены силы заговорщиков в ожидании сигнала к началу операции «Белый меч».

Подробнейшим образом описывала Надежда Владимировна маршруты курьеров, технику шифровки, запасные, ни разу еще не испробованные, каналы связи, — к примеру, через Ладожское озеро, на рыбачьих баркасах, где заранее был оборудован тайник у бухты Морье. Организацией этого канала связи занимался по ее поручению Синий Френч; на озере у него есть помощники.

Никого она не щадила, безжалостно припирая к стенке.

— Вы лжете! — жестко обрывала Надежда Владимировна своих недавних друзей, когда ее приглашали на очные ставки. — Вы до сих пор не разоружились перед Советской властью!

Изворотливого Китайца без труда поймала на вранье, заставив сообщить еще неизвестные имена его осведомителей, работавших в Петроградском Совете. Люндеквист после недолгого запирательства вынужден был сознаться, каким затруднительным оказалось назначение его в Астрахань и как решил он лечь в госпиталь, срочно придумав себе болезнь.

Никого не щадила, никого… За исключением тех особых случаев, когда откровенность внезапно ей изменяла и когда принималась она петлять, старательно уходя от правды.

Первым таким исключением был СТ-25.

Надежда Владимировна не отрицала, разумеется, своего знакомства и тесного сотрудничества с англичанином. Наивно было бы отрицать, ведь Профессор и без ее показаний слишком многое знал.

Ограничивалась по возможности общими местами, с подробностями не спешила. Верно, он явился к ней на дом вскоре после своего приезда в Петроград — надо полагать, нелегального, точно она не знает. Почему именно к ней — объяснить затруднительно. Скорей всего, по рекомендации ее племянника, довольно легкомысленного молодого человека, с которым Поль Дюкс подружился в Архангельске.

Правильно, отлеживался у нее на квартире, и она его лечила. Подробности ей неизвестны. Что-то вышло у него за городом, переходил на лыжах какую-то речку, провалился под лед. Обморожение ног было довольно серьезным. Насчет убитого проводника-финна слышит впервые. Не случайное ли совпадение обстоятельств?

Общий язык они искали довольно долго. Сперва Поль Дюкс просил помочь в сборе информации для своих статей. Лишь спустя месяц признался, что имеет кое-какие задания секретной службы. Нет, не шпионского характера, главным образом информационные. На шпиона он вообще не похож.