Бируни

— Кажется, сей человек с нами непрямодушен, — сказал Махмуд, протягивая визирю свиток с хорезмшахской печатью.

— Мы можем испытать его прямодушие, — тотчас отозвался визирь, понявший, что участь Хорезма предрешена. В тот же день он встретился с хорезмийским послом и в долгой беседе с ним дал понять, что султан разгневан отказом хорезмшаха и в сложившейся обстановке самым разумным решением было бы признание Хорезмом вассальной зависимости от Газны. Вот как передает содержание этого разговора летописец Газневидов Бейхаки:

«Визирь тайно сказал послу хорезмшаха: «Что за никчемные мысли государю твоему приходят на ум, что говорит он такие слова: напрасны его подозрения, ведь наш государь весьма далек от этого. Ежели он хочет избавиться от всех этих разговоров и толков и пресечь стремление смертных захватить его владение, то почему бы ему не прочитать хутбу на имя султана и от всего этого успокоиться? Честное слово, я говорю это от себя, в виде совета, ради устранения его подозрений. О том, что я советую, султан не знает, он мне распоряжения не давал».

Хорезмшах оказался в сложном положении. Фактически его принуждали добровольно поступиться государственной самостоятельностью Хорезма, угрожая в противном случае осложнением отношений с султаном со всеми вытекающими последствиями. Но решиться на такой шаг при всем страхе перед могуществом Махмуда хорезмшах не мог, ибо это неминуемо привело бы к бунту военачальников и сановников, и без того недовольных его заигрываниями с Газной.

Бируни вспоминал: «Когда посол из Кабула приехал к нам и доложил об этом разговоре, хорезмшах меня позвал, удалил посторонних и пересказал мне то, о чем ему говорил визирь. «Забудь этот разговор, — ответил я, — отвернись от лая и не прислушивайся к нему. А словами визиря ты воспользуйся, он говорит по доброй воле, в виде совета, его государю об этом неведомо. Разговор об этом держи в тайне, а не то будет очень плохо». — «Что ты говоришь, — возразил хорезмшах, — разве он сказал бы подобные слова без позволения эмира? Как может пойти такая игра с этаким человеком, как Махмуд? Я опасаюсь, что ежели я добровольно не прочитаю хутбу на его имя, то он заставит это сделать. Лучше пошлем поскорей посла и пусть по этому поводу будет переговорено с визирем, хотя бы намеками, дабы они нас попросили прочитать хутбу. Было бы приятно, если бы не дошло до принуждения». — «Воля повелителя», — ответил я».

Обстановка накалялась. Взбешенный отказом хорезмшаха подчиниться его воле, Махмуд наседал на визиря, требуя положить конец затянувшейся дипломатической игре. Майманди обрушил на хорезмшаха целый поток посланий, в которых использовал все способы нажима — от дружеских советов и увещеваний до прямых угроз и грубого шантажа. И Мамун не выдержал. Собрав в державной суффе войсковую старшину и представителей знати, он объявил, что собирается ввести во всех мечетях Хорезма хутбу с упоминанием имени Махмуда как благословенного господина земли Хорезмской.

— Я принял это решение, — пояснил он оторопевшим гостям, — руководствуясь заботой о собственном благе и безопасности страны.

В зале воцарилась мертвая тишина, но Бируни чувствовал, что вот-вот произойдет взрыв. Так оно и случилось. Помещение наполнилось вздохами, шепотами, потом из задних рядов поднялся, нарастая, недовольный гул, раздались злобные выкрики, и вдруг людей как прорвало — все заговорили разом, зашумели, замахали руками, и многоликая, орущая, дышащая негодованием и ненавистью толпа колыхнулась и подалась вперед, угрожающе надвигаясь на хорезмшаха.

Дворцовые гулямы, опоясанные золотыми кушаками, отступая на шаг, приняли на изготовку тяжелые зубчатые булавы. Люди отпрянули, замерли; кое-кто, развернувшись, стал протискиваться к выходу, дверные створки распахнулись с глухим стуком, и минутой позже суффа опустела.

Во дворе представители знати, забывшие о чинах и рангах, образовали беспорядочное сборище — одни, выхватив из ножен кривые мечи-карачуры, яростно рассекали ими воздух, другие выкрикивали угрозы и проклятья в адрес хорезмшаха, называя его трусом и приспешником Газны.

Это был бунт.

Понимая, что медлить нельзя, хорезмшах нашел в себе силы выйти во двор. При его появлении шум затих.

— Я счастлив, — сказал хорезмшах, — что вы проявили столько горячности. Ведь мы испытывали вас, сказав о хутбе. Теперь я вижу, сколь чисты ваши помыслы и сколь преданы трону ваши сердца.

Он говорил долго, обращаясь ко всем и к каждому в отдельности, и не жалел славословий и лести, чтобы смягчить их ожесточение и отвести неминуемую беду.

Толпа начала расходиться.

Абу-л-Аббас Мамун был потрясен.

— Ты видел, что произошло? — сказал он Бируни, едва лишь они уединились в садовом павильоне дворца. — Кто они такие, что так дерзко идут против государя?