Билет куда угодно

Лен обернулся. Мойра стояла, положив одну руку на живот, а другую заложив за спину. Глаза у нее были как у гимнастки, которая решила поупражняться в низком поклоне, но сомневалась, что у нее получится.

— Что случилось? — спросил Лен.

— Болит в пояснице.

— Сильно?

— Нет…

— Живот тоже?

Она нахмурилась.

— Не будь идиотом. Я чувствую сжатие. Начинается…

— Сжа… но ведь ты сказала — в пояснице.

— А где, по-твоему, обычно начинаются родовые схватки?

Схватки продолжались с двадцатиминутными перерывами, а заказанное такси никак не прибывало. Мойра уже приготовилась. Лен старался подавать ей хороший пример, по мере сил сохраняя спокойствие. Он шагнул к настенному календарю, вскользь глянул в него и нарочито небрежно отвернулся.

— Я знаю, Лен — еще только пятнадцатое июля.

— А? Я ничего такого не говорил.

— Сядь — ты мне на нервы действуешь.

Лен пристроился на краешке стола, сложил руки — и тут же встал, чтобы выглянуть в окно. Возвращаясь на место, он бесцельно закружил вокруг стола, взял баночку чернил и потряс ее, проверяя, надежно ли завинчена крышка, затем споткнулся о мусорную корзину, подчеркнуто аккуратно поставил баночку на место и сел с видом «J’y suis, j’y reste» [1].

— Беспокоиться не о чем, — бодро заявил он. — Женщины испокон веков занимаются этой работой.

— Конечно.

— А зачем? — яростно вопросил Лен.

Мойра хихикнула, затем вздрогнула и застонала.

Когда Мойра расслабилась, Лен сунул в рот сигарету и закурил ее всего с двух попыток.

— А как себя чувствует Лео?

— Не говорит. — Она сосредоточилась. — По-моему, он не совсем проснулся. Странно.

— Я рад, что дело близится к концу, — объявил Лен.

— Я тоже, но…

— Послушай, — сказал Лен, энергично направляясь к ее креслу, — ведь раньше у нас все шло чудесно, правда? Временами приходилось туговато, но… ты же знаешь.

— Знаю.

— Так вот, меня не волнует, какие у него там супермозги — пусть только родится — понимаешь, к чему я веду? Пока Лео все время одерживал над нами верх только потому, что он мог нас достать, а мы его — нет. Если у него разум взрослого, он должен научиться вести себя соответственно. Все очень просто.

Мойра заколебалась.

— Но ты же не сможешь выпороть младенца.

— Нет, конечно, но есть множество других способов поставить его на место. Если он ведет себя хорошо, ему читают книжки. Вроде того.

— Верно, только… я тут вот о чем подумала. Помнишь, ты как-то сказал — предположим, он спит и видит сны… а что будет, когда он проснется?

— Ну да.

— Помнишь, мы читали — плод в матке получает кислорода в два раза меньше, чем новорожденный?

Лен озадаченно нахмурился.

— Забыл. Ну что ж, еще один талант Лео.

— Должно быть, он использует Кислород более эффективно… И если так, то что произойдет, когда он получит его вдвое больше?

Мойру, помимо других унижений, вымыли, выбрили и продезинфицировали — и теперь она могла видеть свое отражение в рефлекторе над большим родильным столом — образ яркий и чистый, как и все здесь — но слишком уж лучистый и плывущий, похожий на статую Ситы. Она понятия не имела, сколько там лежала — вероятно, из-за скополамина — но уже начала страшно уставать.

— Тужься, — ласково сказал врач, и прежде чем Мойра смогла ответить, боль нахлынула на нее, будто завывания сотен скрипок, и ей пришлось втянуть в себя звонкую прохладу веселящего газа. Когда маску отняли, Мойра выговорила:

— Я и так тужусь, — но врач уже ушел куда-то к другому концу ее тела и не слушал.

Во всяком случае, у нее оставался Лео.

—  Как ты себя чувствуешь?

Ответ был путаным — из-за анестезии? — но Мойра и так отчетливо ощущала: темнота и давление, раздражение, закипающая сатанинская ярость… и что-то еще. Неуверенность? Опасение?

— Еще разок-другой — и порядок. Тужься.

Страх. Теперь точно. И отчаянная решимость.

— Доктор, он не хочет выходить!

— Бывает. Это кажется. Тужься покрепче, как можешь.

«Пусть он прекратит мутттттт слишком опасссссс прекратить мне плохххх прекратить я говорррр стоп».

— Что, Лео, что?

— Тужься.

Едва слышно, как из-под толщи воды: «Быстрее ненавижу скажи ему… герметичный инкубатор… одна десятая кислород девять десятых инертный газ… Скорее».

Боль и давление — все исчезло в одно мгновение.

Лео родился.

Врач держал его за пяточки — красного, окровавленного, пятнистого, волочащего за собой мягкую комковатую змею. Голос еще доносился — едва слышно — совсем издалека: «Слишком поздно. Все равно что смерть».Затем с примесью былого холодного высокомерия: «Теперь вы никогда не узнаете… кто убил Кира».

Врач ловко шлепнул его по крохотным ягодицам. Сморщенное злорадное личико, рот, будто в судороге, распахнулся; но наружу вырвался рассерженный визг обычного ребенка. Подобно свету, погасшему где-то под безбрежным океаном, Лео ушел.

Мойра с трудом подняла голову.

— Дайте ему разок за меня, — попросила она.