Я попытался бежать, но мои замерзшие ноги отказались сотрудничать. Эмма, которая, похоже, была невосприимчива к холоду, схватила меня за руку и потащила за собой. Кое-как мы вернулись в пещеру, спотыкаясь, пробежали через комнату и выскочили в дверь, размытый силуэт которой уже намело снегом в коридоре. Я захлопнул за нами дверь (как будто это могло остановить медведя), и мы помчались обратно тем же путем: вдоль длинного коридора, вниз по лестнице, назад, в мертвый музей Бентама, чтобы спрятаться среди его облаченных в белое призраков.
Мы спрятались между стеной и громадным зачехленным монолитом, в самом дальнем углу, который только смогли найти, втиснувшись в щель такую узкую, что даже не могли развернуться лицом друг к другу. Холод, из которого мы сбежали, прочно засел в нас. Мы стояли, безмолвные и дрожащие, неподвижно как манекены. Снег на одежде таял, превращаясь в лужи под нашими ногами. Левая рука Эммы нашла мою правую, это было все тепло и общение, которым мы могли поделиться. Мы изобретали язык, который было совершенно невозможно передать словами: особый словарь жестов и взглядов, и прикосновений, и все более глубоких поцелуев, которые становились все сильнее, все интенсивнее, все сложнее с каждым часом. Это было завораживающе и очень ценно, и в подобные моменты заставляло меня чувствовать себя чуть менее замерзшим и чуть менее напуганным, чем, если бы у меня этого не было.
Когда, через несколько минут, никакой медведь не появился и не съел нас, мы осмелились на шепот.
— Мы были в петле? — спросил я. — В петле внутри петли?
— Я не знаю, что это было, — ответила Эмма.
— Сибирь. Так было написано на двери.
— Если это была Сибирь, то та комната — это что-то вроде портала, а не петля. А порталов, конечно же, не существует.
— Да, конечно, — согласился я, хотя логично было бы думать, что в мире, где существуют временные петли, существуют и порталы.
— А что если это действительно старая петля? — предположил я. — Типа ледникового периода, десять или пятнадцать тысяч лет назад? Акр Дьявола вполне мог выглядеть тогда так.
— Не думаю, что остались настолько древние петли, — засомневалась Эмма.
Мои зубы стучали.
— Никак не могу перестать дрожать, — пробормотал я.
Эмма прижалась ко мне боком и потерла мою спину своей теплой рукой.
— Если бы я мог построить портал куда угодно, — прошептал я, — Сибирь была бы на последнем месте в списке моих приоритетов.
— Куда бы ты тогда отправился?
— Хм, на Гавайи, наверно? Хотя, я думаю, это скучно. Все сказали бы Гавайи.
— Не я.
— А куда бы отправилась ты?
— Туда, откуда ты родом, — ответила Эмма. — Во Флориду.
— С чего вдруг тебе хочется попасть именно туда?
— Думаю, интересно было бы увидеть место, где ты вырос.
— Это так мило, — прошептал я. — Хотя там мало чего интересного. Это довольно тихое место.
Она положила голову мне на плечо и дохнула теплом на мою руку:
— Похоже это райское место.
— У тебя снег в волосах, — заметил я, но он растаял, едва я попытался убрать его.
Я стряхнул холодную воду на пол и только сейчас заметил отпечатки наших ног. Мы оставили след из тающего снега, который наверняка приведет к нашему укрытию.
— Что мы за тупицы! — показал я на следы. — Нужно было оставить ботинки снаружи!
— Да ладно, — откликнулась Эмма. — Если они до сих пор не выследили нас, они наверное...
Громкий, клацающий звук шагов эхом разнесся по комнате, сопровождаемый дыханием крупного зверя.
— Назад к окну, так быстро как можешь! — прошипела Эмма, и мы выбрались из своего укрытия.
Я попытался бежать, но поскользнулся на луже. Я схватился за то, что оказалось под рукой, это оказалась ткань, закрывающая тот громоздкий объект, за которым мы прятались. Покрывало сорвалось вниз с оглушительным «вжжиих!», открыв еще одну витрину, и я приземлился на пол в кучу смятой ткани.
Когда я поднял глаза, первое, что я увидел, была девочка. Не Эмма, которая стояла надо мной, а за ней, внутри витрины, за стеклом. У нее было прекрасное ангельское личико, платье с оборками и бант в волосах, и она смотрела стеклянным взглядом в пустоту, как мне показалось, в застывшем крике ужаса превращенного в чучело человеческого существа.
Я был в шоке. Эмма обернулась, чтобы посмотреть, от чего я в шоке, и была шокирована сама.
Она рывком поставила меня на ноги, и мы побежали.
Я позабыл про мужика, гнавшегося за нами, про медведя, про Сибирь. Я просто хотел убраться из этой комнаты, подальше от чучела девочки, и как можно дальше от любой перспективы закончить как она: мертвыми и заточенными внутри стеклянной витрины. Теперь я знал все, что нужно было знать об этом Бентаме: он был кем-то вроде безумного коллекционера, и я был уверен, что если бы мы заглянули под другие покрывала, то обнаружили бы подобные девочке образцы.