Библиотека

"Потому что ты ИЗБРАН", – прошелестел тихий голос, взявшийся ниоткуда. Пинт даже не испугался этого тихого шелеста. Он так хотел получить ответ, что не испугался бы и визита Мефистофеля – в лиловом берете с петушиным пером, с копытами и острыми белыми клыками.

– Избран? – тихо повторил он. – Ну да, конечно. Я же – книжник. Но есть небольшая загвоздка. Я так и не знаю, что написано в этой книге. Как я могу быть уверенным, что ее следует хранить?

– Нельзя отдавать, – снова прошелестел голос, показавшийся Пинту знакомым.

– Да, конечно. Нельзя.

Он помолчал и с надеждой спросил:

– Лиза? Ты здесь?

Ответа не последовало. Пинт сидел, вглядываясь в темноту. Внезапно ему показалось, что занавески на кухни едва уловимо шелохнулись. Еле-еле. Это не могло быть дуновением ночного ветерка: тогда бы шевелились и занавески в комнате, ведь форточка была все время открыта, а окна комнаты и кухни выходили на одну сторону.

Оскар тихо встал с кровати и на носочках прокрался в кухню. Там было пусто: только густые ночные тени, словно вырезанные из черной бархатной бумаги, лежали по углам.

– Лиза! Поговори со мной! Пожалуйста! Мне очень плохо без тебя, я… Я слабею, Лиза. Я ничего не нахожу – только теряю.

Тихий шорох заставил его оглянуться. Уголок одеяла, свисавший с кровати, медленно пополз вверх, словно кто-то замерз и хотел укрыться. Пинт видел это ясно, даже в темноте. Он готов был поклясться в этом.

– Лиза? – он почувствовал, как что-то холодит его щеки.

Пинт поднес руку к лицу: две мокрые дорожки протянулись от глаз к подбородку. Он вытер нечаянные слезы и застыл в дверях кухни, не в силах двинуться с места. Ноги словно приросли к старому линолеуму.

Внезапно он почувствовал, как в квартире похолодало, воздух стал затхлым и сырым; он отчетливо ощутил запах плесени и разложения.

Откуда-то из комнаты набежал холодный мертвящий поток, коснулся разгоряченного тела, покрыл его гусиной кожей и заставил задрожать. Могила. Да, наверное, так же неуютно и сыро бывает в могиле. В старом заброшенном склепе, где углы и маленькие оконца сплошь затянуты липкой паутиной, а под ногами пищат крысы.

Тонкий свист, донесшийся со стороны кровати, сложился в два странных слова: "Ма-а-а-зин дже-е-е-н".

Кто-то лежал в его кровати. Кто-то… Кто-то страшный. И эти два слова…

Пинт попытался успокоиться. "Возьми себя в руки, черт возьми! Ты же врач, хоть и в прошлом! Психиатр! Сумасшествие – твоя специальность. Это просто голоса. Все нормально. Ты – шизофреник. Хочешь другой вариант? Пожалуйста. Ты еще не проснулся. Ты спишь и видишь нехороший сон. Надо проснуться. Вот и все. Проснуться – и все пройдет".

И тут же в голове возник другой голос: "Где граница между ТВОИМ сном и ТВОЕЙ реальностью? Она лежит здесь? В твоей кровати? Или, может, она проходит дальше: через порог твоей квартиры? А может, еще дальше – так далеко, что ты даже представить себе не можешь?".

Пинт не знал, где проходит граница. В Горной Долине – городке, которого уже пять лет, как не было? Или – в той, другой горной долине, открывшейся на исходе летнего дня рыцарю, закованному в латы с головы до пят, и его верному спутнику, с арбалетом и дорожной сумой через плечо?

Контуры действительности расплывались, как это бывает, когда чересчур набрался "кровавой Мэри" – напитка коварного и опасного. Водка, подгоняемая томатным соком, совсем не чувствуется. Ты пьешь и пьешь, уверенный, что с тобой все в полном порядке. Пьешь до тех пор, пока голова вдруг не отключится, как перегоревшая лампочка, и ноги не подкосятся.

Сильное головокружение вынудило его опереться на стену, и он увидел… Нет, этого не может быть! Этому нет объяснения! Этому просто не может быть никакого объяснения!

Его пальцы, упершиеся в стену, светились зеленоватым холодным светом. В голове, где-то на задворках сознания, мелькнула картинка из школьного учебника физики: старинный парусник под тяжелым свинцовым небом. Паруса убраны, низкие клубящиеся тучи предвещают близкую грозу. Мачты, реи и бушприт парусника охвачены бледным зеленым сиянием. Огни святого Эльма – покровителя мореходов. "Молитесь, братцы! Это – конец! Скорый и неотвратимый!". Нечего сказать – добренький святой! Сообщает о страшной гибели за час до нее. Вот уж действительно, дружеская услуга, достойная святого.

Пинт с трудом оторвал руку от стены. Свечение стало медленно исчезать; оно словно стекало с пальцев и растворялось в воздухе.

– Лиза! – вместо звучного шепота из пересохшего горла Пинта вырвался лишь сдавленный хрип. – Лиза!

Он покачнулся и сделал несколько неверных шагов к кровати. Он знал, что не стоит туда идти, но ничего не мог с собой поделать. Он увидел одеяло, повторяющее контуры тела, вмятину на подушке от невидимой головы. "Мазин джен!" – сказала подушка.

Пинт попробовал напрячься, вновь ощутить литые мышцы спины. В какой-то момент ему это удалось. Тогда он обрушился на кровать всей тяжестью, пытаясь сильно ударить головой по подушке и тому, что лежало на ней. Чем бы это ни было.

– А-а-а! – заорал он, упал на постель и замер.