– Истинно так, благородный кавалер: кожа их красна оттого, что они первыми встречают Солнце, еще не растратившее в напрасном сиянии своих сил. Это научный факт, сир. Однако… Осмелюсь заметить, что я не похвалялся. Пустая похвальба – занятие, достойное глупцов и мальчишек, чья горячность далеко превосходит знания и опыт. Я же утверждал, что знаю четырнадцать людских наречий, из которых два уже мертвы, потому что нет народов, изъясняющихся на этих языках.
– Хорошо. Пусть так. Ты не похвалялся, ты утверждал. Тогда скажи мне, мой высокоученый Гильом, что могут значить два этих слова?
– Каких, сир?
– «Мазин джен»?
Рыцарь произнес эти слова почти шепотом, сложив губы трубочкой. Гильом Каль счел потешным наблюдать сложенные на подобный манер черты мужественного лица, обрамленного шлемом и забралом. Таким был кавалер де Ферран двадцать лет назад, когда малым ребенком сдувал с одуванчиков белый пух, резвясь в лугах и лесах своего родового поместья.
Улыбка раздвинула седые усы Каля.
– Нет, ваша Милость! Таких слов я прежде никогда не встречал в пыльных шкафах своей памяти. Они не рубят воздух, срывающийся с губ, когда выражаешься на германском; не ласкают слух, как благородная золотая латынь; не заставляют трепетать сердце, как почитаемый мною превыше прочих наречий древнегреческий…
– Довольно, – сухо оборвал его рыцарь. – Значит, тебе эти слова ничего не говорят?
– Нет, доблестный кавалер. Они говорят мне только одно: даже такое могучее тело, как ваше, нуждается в отдыхе. Почему бы нам не сделать привал на краю того леса, что синеет вдали? Солнечный диск торопливо бежит к закату: кто знает, что ждет нас между персями этой юной девы, к коей вы так стремитесь, словно она действительно существует наяву, а не только в вашем пылком воображении?
Рыцарь нахмурился. Доводы Гильома показались ему убедительными. Что за нужда так спешить? Зачем ступать на чужую, незнакомую землю под покровом ночи? Вполне возможно, что земля эта населена людьми, на которых еще не снизошел свет слова Господня: ведь они очень долго были в пути – с тех пор, как де Ферран оставил родное гнездо, времена года успели сменить друг друга три раза кряду. Миновало три лета и три зимы. Зачем подвергать себя неизвестной опасности, если хочешь встретить четвертую?