BIANCA

Рябинин отложил ложку, которой было собрался хлебать щей, отвалился на спинку стула и внимательно рассмотрел конверт. Был он каким-то нерусским. Не видно на нём ни снегирей, ни достопримечательностей русской земли, ни поздравлений с Новым годом. Вместо этого – пухлая, видать, с какой-то хитрой подложкой, жёлтая благородная бумага, на которой отпечатаны были его фамилия и имя. И тоже – не русскими буквами. На каком языке – хрен разберёшь. Однако четырёх лет изучения немецкого языка в верхопаденьгской средней школе в конце шестидесятых годов прошлого века ему всё же хватило, чтобы разобрать напечатанные латынью слова: Nicolai Ryabinin, Astajino, Shenkurskii raion, Arjangelskaia oblast, Russia. Адрес был правильный. Дальше по конверту оттиснуты штампы разных цветов. Голубые и зелёные марки с изображениями средневековых фрегатов и нездешних птиц. Замысловатые цифры и буквы. Такой конверт даже открывать было боязно. Не то чтобы читать.

– Надо же, – выдохнул дядя Николай и отложил конверт рядом с тарелкой дымящихся щей, – незадача какая. Кто бы это мог мне такую депешу прислать?

– Заграничная, – кивнула Ольга. – Я сразу поняла. К нам такие бандероли не ходят. Чёй-то они от тебя, Коль, хотят?

– Да хрен его знает, – молвил дядя Николай. – Дайко я сперва поем да выпью. Мы её потом, бандероль эту, вскроем. После.

Ели они дальше молчком. Только и слышно было, как ложки стучат скоро да булькает временами по мензуркам самогон. Дядя Николай кряхтел, причмокивал, наслаждаясь лакомыми кусочками, что подкладывала ему добрая жена Ольга Андреевна. Слышно было, что торопится Рябинин, невтерпёж ему распечатать диковинный конверт, узнать, чего такого вдруг хочет от него таинственная, недобрая, по слухам, заграница.

Отобедали, наконец. Рябинин поднялся со скрипучего, местами чинённого проволокой и гвоздями венского стула. Взял с комода очки – скорее для важности момента, для фасона. Напялил их на нос и уселся с письмом в руках на диван, застланный покрывалом с видом диких лебедей на пруду.

Ножницами аккуратно отрезал край конверта, вынул оттуда сложенные в жёсткий розовый пластик несколько листов машинописного текста, да помимо того – сложенное вчетверо письмо, развернул.

Письмо было написано, как ни странно, по-русски.

«Уважаемый господин Рябинин! – говорилось в нём. – Адвокатская контора Juan Suarez y Hermanos выражает Вам своё почтение и спешит известить, что 03.11.2010 года в городе Ронда, провинции Малага, Испания на восемьдесят втором году жизни скончался Ваш отец барон Fernando Alvarez de Blanco Vidal. В своём завещании, составленном и подписанном в присутствии нотариуса господина Pedro F. Riscal в означенном городе Ронда, всё движимое и недвижимое имущество, а также банковские вклады Вашего отца, согласно его собственноручному завещанию, переходят в Ваше пользование через шесть месяцев после дня смерти Вашего отца, то есть 03.05.2011 года. До этой даты Вам необходимо лично явиться в нашу контору, расположенную по адресу: Centro de Negocios Fuente Lucená, Plaza Merced, 2229012 Malaga, España, с документами, удостоверяющими Вашу личность, и оформить все необходимые документы на вступление в наследство у нотариуса. Наша контора предоставит Вам переводчика для ведения дел. С искренним уважением, Alfonso P. Suarez, адвокат.

P. S. Помимо настоящего официального уведомления, направляю Вам нотариально заверенный перевод незаконченного письма барона, из которого Вам будут понятны многие этапы биографии Вашей семьи. Он хотел передать Вам его лично, однако апоплексический удар не позволил осуществиться его желанию. Оригинал письма хранится в нашей конторе. Вы получите его вместе с остальными делами Вашего отца, как только приедете в Испанию».

– Господи Иисусе! – только и сумел вымолвить дядя Николай, всё ещё сжимая в руке заграничную бумагу. Сердце его колотилось. Рубаха на спине взмокла, словно он часа три колол дрова. Лицо осветилось улыбкой умалишённого.

– Помер кто? – бросилась к нему Ольга. Всё это время она неотрывно следила, как менялось лицо мужа, пока тот читал зарубежное послание.

– Батя мой помер, – молвил дядя Николай, – мать его, барон.

Он подскочил с дивана, сорвал с крючка овечий полушубок, набросил на плечи и, ни слова не говоря, шлёпая тапками, выкатился во двор.

Здесь стоял, глядя на выстуженное, присыпанное звёздной крошкой небо, и глотал крупные мужицкие слёзы, которые давно не касались его обветренного, подёрнутого морщинами лица.

11

Возвратясь в избу – весь возбуждённый, зарёванный, разбитый, дядя Николай первым делом сгреб со стола чайную кружку с весёлым ёжиком, схоронившимся под грибом, да набуровил в неё самогона. Чуть ни под краешек. Выплеснул в себя разом. Гулко играя кадыком, глаза закатывая. И не поморщился! Только склизкой волнухой придавил. Затем рассупонил розовый пластик и извлёк из него несколько страниц плотной бумаги с давленым баронским вензелем.