Безжалостный соперник (ЛП)

Я встал, застегивая блейзер.

— Мы обсудим ваши ожидания, и я передам свои рекомендации, основанные на доказательствах.

Аманда Гиспен встала, одной рукой сжимая жемчуг на шее, а другой потянувшись для нового рукопожатия.

— Я хочу, чтобы этот человек гнил в аду за то, что он сделал со мной. Он мог меня изнасиловать. Я уверена, что он бы так и сделал, если бы не стюардесса. Я хочу, чтобы он знал, что он никогда не сможет сделать это с кем-то другим.

— Поверьте мне, мисс Гиспен. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы погубить Конрада Рота.

ГЛАВА 4

Кристиан

Прошлое.

Как и все, что рождается, чтобы умереть, наши отношения начались на кладбище.

Это был первый раз, когда я встретил Арью Рот. В пятый или шестой раз мама потащила меня на Парк-авеню во время летних каникул. Прошлой зимой Управление по делам детей провело обыски в квартирах в Хантс-Пойнте, забрав безнадзорных детей из их домов, после того как Кит Олсен, мальчик с моей улицы, умер от переохлаждения во сне. Все знали, что отец Кита обменивал семейные продовольственные талоны на сигареты и женщин, но никто не знал, насколько плохо дела Олсенов.

Мама знала, что с ACS сложно справиться. Она хотела оставить меня, но не настолько, чтобы попросить Конрада и Беатрис Рот позволить мне остаться в их квартире, пока она работает. Это привело к тому, что мама шесть дней в неделю оставляла меня возле их дома, чтобы я сам заботился о себе с восьми до пяти, пока она убиралась, готовила, стирала и выгуливала их собаку.

Мы с мамой разработали режим. Каждое утро мы вместе ездили на автобусе. Я любовался городом через окно, полусонный, пока она вязала свитера, которые потом продавала за копейки в магазине "Спасенные сокровища". Потом я шел с ней к арочному входу в здание из белого кирпича - такое высокое, что мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть всю его высоту. Мама, одетая в свою униформу - желтую рубашку-поло с короткими рукавами и логотипом компании, в которой она работала, синий фартук и брюки цвета хаки, - наклонялась за мгновение до того, как пасть парадного входа проглотила ее, сжимала мое плечо и протягивала мне смятую пятидолларовую купюру. Она держалась за купюру как за жизнь, предупреждая:

— Это на завтрак, обед и перекусы. Деньги не растут на деревьях, Николай. Трать их с умом.

По правде говоря, я никогда не тратил их вообще. Вместо этого я воровал вещи из местного винного погреба. Через несколько раз кассир поймал меня и сказал, что я могу взять просроченный тайник в его кладовой, если я никому не скажу.

Мясо и молочные продукты не подходили для закусок, но несвежие чипсы были в порядке.

Остальная часть моего графика была широко открыта. Сначала я слонялся по паркам, сжигая время, наблюдая за людьми. Потом я понял, что меня очень злит, когда я вижу, как другие дети, их братья и сестры, няни, а иногда и родители проводят время вместе на пышных парковых лужайках, качаются на обезьяньих брусьях, едят свои готовые обеды с бутербродами в форме звезды, беззубо улыбаются в камеры, собирают счастливые воспоминания и запихивают их в карманы. Мое и без того глубокое чувство несправедливости расширялось в груди, как воздушный шар. Моя бедность была осязаема и ощутима в том, как я ходил, говорил и одевался. Я знал, что выгляжу чертовски бедным и не нуждаюсь в напоминании, видя, как люди смотрят на меня. С отстраненной заботой, которую обычно проявляют к бездомным собакам. Я был бельмом на глазу в их первозданном существовании. Пятно от кетчупа на их дизайнерском наряде. Напоминание о том, что в нескольких кварталах отсюда был другой мир, полный детей, которые не знали, что такое логопедия, совместный отпуск или безглютеновые бранчи. Мир, где холодильник был в основном пуст, а то, что тебя время от времени шлепали, наполняло тебя чувством гордости, потому что это означало, что твоим родителям не все равно.

Первые несколько дней были душераздирающие. Я отсчитывал секунды до того, как мама уйдет с работы, глядя на мои дешевые наручные часы, как будто они специально замедлялись, просто чтобы увидеть, как я потею. Даже мармеладный хот-дог, который мама купила мне у уличного торговца едой, когда мы вернулись в наш район, из-за чувства вины и усталости после дня, проведенного заискиванием над другой семьей, не смягчил удар.

На третий день летних каникул я нашел небольшое частное кладбище, расположенное между краем Центрального парка и автобусной остановкой. Он был скрыт от посторонних глаз, большую часть дня был пуст и открывал вид на вход в здание Ротов. По иронии судьбы, это был рай на земле. В последующие дни я почти не выходил из кладбища. Только на короткое время, когда мне нужно было найти дерево, за которым можно было пописать, искать окурки, чтобы выкурить, или рыться в тайнике с истекшим сроком годности, набивая карманы лишним, чтобы съесть больше, чтобы продать оставшуюся еду за полцены в Хантс Пойнт. Я брал еду и спешил обратно на кладбище, где прислонялся к могильному камню человека по имени Гарри Фрейзер и набивал себе морду.